Продолжение. Начало в № 10, 11, 12, 13, 15, 16, 17,
Глава 38. Последняя весточка от мамы
(в сокр. изложении)
Монахини перевели меня в монастырь, чтобы защитить от опасности быть схваченной русскими войсками, прибывшими в зону, освобожденную американцами. Ко мне в госпиталь приходил русский посетитель, который сообщил, что сможет устроить мое возвращение в Россию и чтобы я готовилась к этому. Монахини пришли мне на помощь и сказали, что я умирающая и что если они попытаются пошевелить меня, я наверняка умру еще до того, как меня увезут назад в Россию. Я знала, что если меня заберут назад, то будут пытать или, может, даже приговорят к смертной казни за то, что не отступили с русскими в начале войны.
Листки дневника, стихотворения и записи, которые делала Нонна Лисовская-Баннистер всю свою жизнь. Это было основой для книги, изданной в США в 2009 году, отрывки из которой «Провинция» заканчивает сегодня печатать.
Как только я смогла двигать пальцами и держать ручку или карандаш, то возобновила ведение своих дневников, и писала день и ночь. Я составляла дневники на нескольких языках; если они попадут в чьи-либо руки, то их не смогут прочесть полностью. Мои воспоминания всплывали из памяти все быстрее, начиная с того факта, что я никогда не видела дедушку Якова (отца мамы). Он был зарезан большевиками во время Революции. Его полное имя было Яков Александрович Ляшов. Еще я размышляла о хаосе в России (первая мировая война, совмещенная с революцией). Я представляла себе, какой была жизнь для дедушки Якова. И никогда не знала дедушки со стороны папы, который, как и все члены семьи со стороны отца, жили в Варшаве. Все мои предки со стороны папы были из Польши. Конечно же, я никогда их не встречала, так как родилась в 1927 году, когда уже все давно изменилось, и не было никакой возможности поддерживать связь с родственниками с папиной стороны.
Но мне повезло знать бабушку (мамину маму) и всех маминых братьев и сестер. Я получила массу информации от них, особенно от моей дорогой бабушки Феодосии Николаевны Ляшовой. Папа тоже передал мне, сколько мог, все, что знал о своем происхождении, так что вместе с информацией о маминой семье мне нужно было помнить и записать очень многое. И было множество фотографий, которые иллюстрировали все, что я помнила.
Я благодарила Господа, что имела такие счастливые воспоминания о своих первых двенадцати годах детства. Я могла записывать обо всем, что знала, годами, и никогда не закончить. Я благодарила Бога за все то, что было оставлено мне семьей. Однако, она была уничтожена революцией, второй мировой войной и, в конце концов, Холокост уничтожил маму. Я же выжила чудом, став единственной из всей семьи.
***
Я вынуждена записать все для тех, кто не знает или отказывается верить в настоящую картину того, что произошло. Нас, тех, кто знает об ужасных временах, осталось немного, и мы должны передать эти знания тем, кто не знает. Это единственный способ не допустить их повторения. Если мы будем молчать и ничего не расскажем о прошедшем, то оно наверняка сможет повториться. Мы, выжившие, должны быть смелыми и рассказать всему миру обо всех тех ужасах, которые имели место. Мы обязаны сделать это ради наших детей и ради доброго Господа, который милостиво оставил нас среди живых.
Глава 39. В поисках мамы
…Это был 1948 год, и я провела некоторое время в госпитале в Мерксхаузене. Встретив и поговорив с некоторыми узниками концлагерей еврейской и других национальностей, я поняла, что мне не удастся найти мою маму. Я решила закончить обучение медицинской науке, так как уже научилась довольно многому от врачей и монахинь Католической больницы. Перебравшись в Бад Херсфелд, была зачислена в медицинскую школу и через несколько месяцев закончила ее. У меня были очень высокие баллы, я получила диплом с отличием, и мне предложили стипендию для поступления в медицинскую школу в Гейдельберге. Оттуда меня ненадолго направили на работу в Общую Больницу в Ханау (который находился в трех километрах от Франкфурта). После того, как все мои попытки отыскать маму увенчались крахом, я поняла (или приняла) тот факт, что она действительно погибла, как и тысячи других, — даже после того, как немцы проиграли войну. Наконец, я приняла тот факт, что мою мать бросили в топку и сожгли живьем, и что то анонимное письмо было продиктовано ею перед тем, как ее уничтожило гестапо. Все это произошло как раз накануне освобождения американцами лагерей смерти (мама Нонны чудесным образом выжила и умерла в Константиновке в 1975 году — ред.).
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Глава 40. Последние приготовления
Каждый, переживший подобные суровые испытания, стремился покинуть Германию и строил планы, как это сделать побыстрее. Я выписалась из госпиталя и начала работать секретарем в Международной организации беженцев в Ханау. Моей начальницей была миссис Хоксли из Лондона. Я рассказала ей о своем желании уехать в Америку, и она помогла мне подать документы на визу. Весь процесс занял что-то около двух лет, так что у меня было время полностью восстановить здоровье, спланировать отъезд из Германии и подготовиться к другому длительному путешествию – в Америку. Путешествию, наполненному надеждами на счастье начать новую жизнь в новой стране. Надежда – потрясающая вещь для таких, как я, кто прошел Холокост и ужасы войны. Это, в конце концов, была мечта моего отца, сколько я помнила себя, жить в Америке.
Чтобы выдача визы была разрешена, мне пришлось пройти через множество стадий. Я должна была предстать перед большим количеством представителей американских и британских властей и пройти через массу проверок прошлого.
***
Я всегда знала, что, будучи единственным членом семьи, оставшимся в живых, я поступила правильно, покинув Европу, и что мой отец был бы очень счастлив за меня. Все члены моей семьи, которые были жестоко убиты Гитлером, Сталиным и другими нелюдями, тоже были бы счастливы. Эту страницу истории, частью которой я стала, я не хочу забыть сама и не хочу позволить другим забыть ее. Пока существую, я сделаю все, что смогу, чтобы рассказать все людям, которые не хотят, чтобы эти ужасы снова повторились. Правда должна жить всегда...
Нонна Лисовская-Баннистер, США, Мемфис.