Переполненная ужасом, я закричала: «Er ist mein vater, und er ist tot!» («Это мой отец, он умер!»). Один из немецких солдат полез за ножом и заорал: «Это русский фокус — притворяться мертвым! Посмотрим, насколько он мертв!». Молнией пронеслось у меня в голове: «А что если папа не умер, а просто без сознания?» Я начала громко молиться: «Пожалуйста, Господи, пусть папа будет мертвым!» Внезапно немец вытащил нож и вонзил в папину грудь. Другой солдат схватил его за руку и потащил его: «Пойдем, она говорит правду — он мертв!».
Этот предвоенный снимок своего отца, Евгения Лисовского, Нонна пронесла через всю жизнь из Константиновки, через Германию, в Америку. Перевод подписи под фото: «Лучший папа и друг в моей жизни».
Они выбежали из кухни, оттолкнув меня к стене. В состоянии шока я стояла, оперевшись на стену, меня трусило, пока колени не подогнулись, и я не сползла вниз на пол. Так я и оставалась, дрожащая, не в состоянии ни двигаться, ни плакать. Потом я увидела черные сапоги перед собой — это один из солдат вернулся. С минуту он глядел на меня и спросил: «Ты очень хорошо говоришь по‑немецки, где остальная твоя семья?».
Я подумала, что он вернулся убить кого‑нибудь, и надеялась, что мама и бабушка не вернутся прямо сейчас. Я выпалила: «Они все погибли!»
Он вернулся в кухню и вынес оттуда горшок с картошкой, которую мама сварила накануне — наверное, он приметил его, когда они были на кухне.
Солдат взглянул на меня и мне показалось, что ему было грустно. Я почти жалела его! Он сказал: «Мне жаль, но мы голодны и нам холодно». Затем он вышел, а я осталась стоять на коленях напуганная и не в состоянии двигаться.
Когда мама и бабушка наконец пришли, я разрыдалась и не могла успокоиться! Бабушка укутала меня в свой платок и мы втроем долго стояли и плакали.
Глава 28. Похороны папы
Мы скорбили по папе и были так одиноки и так беспомощны! Однако нужно было что‑то предпринимать и его похоронить. Мы с мамой искали кого‑нибудь, кто бы сделал гроб, а бабушка вернулась в свой дом в поисках помощи среди соседей.
Мама и я ходили вокруг часами, спрашивая людей, кто бы помог нам. Наконец мы набрели на склад леса и услышали стук молотка внутри. Там было три старика, мастерящих что‑то. Они согласились на мамину просьбу сделать гроб и сказали вернуться через три часа. Когда я увидела гроб, такой грубый и даже некрашеный, то не могла себе представить, как мы будем хоронить в нем папу. Они извинялись за то, что не было краски, но мы знали, что они сделали все, что могли, исходя из ситуации. Они не позволили нам даже заплатить им — все равно деньги тогда ничего ни для кого не значили. Они переживали, как же мы донесем его, ведь до дома было не менее полутора миль. Не оставалось ничего, как нам с мамой самим его нести.
Когда мы вернулись с гробом домой, там были люди, которых бабушка собрала по соседству. Я же просто хотела исчезнуть и не присутствовать при всем том, что предстояло, поэтому ушла в свою комнату, закрыв за собою дверь. Не знаю, как долго оставалась я там, закрыв лицо подушкой. Я лежала в кровати, полная горечи и гнева, и не знала, на кого я больше всего злилась — на русских или на немцев, на войну или на мир, в котором мы жили, в целом. Я сцепила зубы, пока не заболели челюсти. Плакать я больше не могла.
Потом я услышала завывания женщин, выходящих из комнаты, где стоял папин гроб. Так было принято среди русских и украинцев перед похоронами. Это самые ужасные звуки, которые когда‑либо можно услышать. Я больше не могла слушать это, зажала уши и выбежала вон из комнаты, во двор. Было приятно ощутить холодный воздух, я взяла горсть снега и растерла лицо, пока оно не начало гореть и щипать.
Кто‑то раздобыл коня и повозку. Они стояли у ворот, ожидая погрузки гроба. Бабушка взяла меня за руку и отвела к соседям, спросив, можно ли меня оставить, пока они не закончат. Женщина была рада мне и завела в дом. Там были две маленькие девочки (четырех и семи лет), они стояли и удивленно рассматривали меня. На самом деле мне там было не очень комфортно, но это было временное облегчение, так что я была рада остаться. На улице было около минус 25 — то была одна из самых суровых зим за долгое время. Позже мама говорила, что тем мужчинам ужасно долго пришлось долбить промерзшую землю, чтобы вырыть могилу. Работая впятером, это заняло у них несколько часов.
Продолжение следует.
Перевод с английского Елены Дудченко.
