Секретные дневники Нонны Баннистер

Глава 26. Папа обнаружен

От составителей дневника. В этой главе Нонна подробно рассказывает о том, как однажды в село за Константиновкой, где они жили в оккупации, ее бабушка Феодосия прислала человека, который сообщил, что отец обнаружен немцами и сильно избит, и что надо срочно возвращаться в Большой Дом. Мать Анна оставила Нонну в сельском доме Серенковых, пошла в город и перевезла на телеге Евгения и Феодосию. Они разместились в доме гостеприимных Серенковых, где Евгению выделили кровать, и все ухаживали за ним, по возможности облегчая его страдания. Евгений выказывал большое мужество, не жаловался, не стонал, пытался подбодрить женщин и все время повторял: «Со мной все будет хорошо, особенно теперь, когда вы рядом». Через несколько дней настало время выбираться из дома Серенковых, Анна подыскала другой дом и перевезла туда мужа и дочь, а Феодосия пошла назад в Константиновку, заботиться о Большом Доме. Нонна вспоминает, что ее отец не держал зла на тех, кто причинил ему такие страдания: «Они ничего не могли поделать, а просто защищали себя от неизвестного». Он мог сидеть на стуле понемногу, но с каждым днем ему становилось хуже. У него начинались приступы кашля с кровью.

Глава 27. Мои последние минуты с папой

Те шесть недель, во время которых папа боролся за жизнь, казались вечностью. Однажды утром мама разбудила меня и сказала: «Нонночка, я должна теперь привести бабушку. Сейчас она нужна нам здесь». Затем она добавила очень спокойно и тихо: «Сиди возле папиной кровати. Не бойся, просто не оставляй его одного. Сейчас он спокоен, тебе не нужно ничего для него делать, просто посиди с ним, пока я не вернусь». Я почему‑то знала, что с папой плохо и сделала то, о чем говорила мама — я пошла сидеть с ним. Мама вернется не меньше, чем через час, ведь до бабушкиного дома по крайней мере четыре версты. Мама передвинула папину кровать в кухню, так как это была единственная комната в доме, достаточно теплая для него. В печке потрескивал огонь, было приятно и тепло. Папа лежал тихо, и я думала, что он спит. Вдруг необычайное спокойствие снизошло на меня. Это было почти как будто меня окружили ангелы или что‑то подобное этому. Я взглянула на папу и увидела выражение на его лице, которого несколько минут назад еще не было — он как будто улыбался. Его губы не двигались, но мне казалось, я слышу его слова: «Теперь все в порядке и я счастлив». Я наклонилась поближе к его лицу и прошептала «Папа, ты спишь?». Но он не двигался, и я впервые заметила, что его грудь не двигалась. Я встала и медленно начала отходить, не отрывая глаз от него, пока не вышла из комнаты. Мне нужно было глотнуть свежего воздуха. Я выбежала на улицу без шапки и пальто и начала ходить вокруг деревца по глубокому снегу. Я ходила по кругу и монотонно повторяла «Папа счастлив! Папа счастлив!» Я замерзала, но не хотела заходить в дом.

Одна из последних совместных фотографий мамы и папы Нонны

Внезапно звук мотоцикла, въезжающего в ворота, вырвал меня из состояния шока. В мотоцикле было двое немецких солдат, они выскочили из него, подбежали к дверям, толкнули ее и вошли в дом. Я пошла внутрь за ними, так как не хотела оставлять папу наедине с ними. Один из них закричал «Kartoffeln, Kartoffeln und Brot!» («Картошку, картошку и хлеб — где вы их держите?»). Не успела я ничего ответить, как они начали переворачивать все вокруг верх дном, бегая из одной комнаты в другую. Я же просто стояла в ужасе, не зная, что говорить или делать. Когда они вошли в кухню и увидели папу, то вдруг в испуге остановились. На лицах у них было выражение, как у диких зверей, готовых напасть на свою жертву.

Переполненная ужасом, я закричала: «Er ist mein vater, und er ist tot!» («Это мой отец, он умер!») Один из них полез за ножом и заорал: «Это русский фокус — притворяться мертвым! Посмотрим, насколько он мертв!»

Продолжение следует.