Продолжение. Начало в № 10, 11, 12, 13, 15, 16, 17, 18, 19, 25, 26, 27.
Глава 31. Август 1942-го.
(в сокр. изложении)
7 августа 1942 г. Анна и Нонна распрощались с Феодосией, были посажены в поезд и направились в город Кассель (Германия), для работы на картонной фабрике.
Обложка немецкого издания «Дневников»
...Наш поезд приближался к Лодзи (Польша), замедляя ход. Мы продолжали медленно двигаться до тех пор, пока не приблизились к тому месту, где немцы «сортировали» вагоны, отправляя их в разные направления.
Был уже конец дня, и погода была холодная и дождливая. Немцы проявляли большую активность — они так и сновали по всей территории, как будто бы спеша закончить свое поручение. Рядом с ними было много эсэсовских собак. Железнодорожный грузовик въезжал на ту часть огороженной территории, где содержали евреев, а по соседству такой же грузовик въезжал в ту зону, где распределяли людей с Востока. Наш вагон был там, мы слышали, что происходит снаружи, и знали, что там полным-полно солдат и эсэсовцев. Собаки рычали и лаяли, очень возбужденные всем происходящим. Немцы отодвинули дверь нашего вагона, всего где-то на 18 дюймов или около того, и дали по куску хлеба и немного воды в старых ржавых металлических кружках. Хлеб был темного цвета и твердый, как если бы тесто просто бросили на сковороду и запекли. Выглядел он неаппетитно. Пока немцы кормили нас, мое внимание было приковано к вагону с евреями. Их вагоны не имели дверей, дверные проемы загораживали железные решетки.
Мое внимание привлек маленький мальчик, который стоял внутри вагона, и его мать придерживала его за худенькие плечики. Он высунул свою хрупкую ручку сквозь решетку просящим движением. Когда я посмотрела на него, он выглядел точь-в-точь как скелет, а его голова казалась больше обычного. Его глаза глубоко ввалились в глазницы, и от этого казались очень большими. Все мое внимание было приковано к этому маленькому мальчику, и хотя я знала, что вокруг много чего происходит, я уставилась на него и его просящую, обтянутую кожей руку.
Я решила, что надо отдать свой хлеб этому мальчику, но мне предстояло еще выбраться из своего вагона и незаметно проскользнуть туда, где я смогла бы передать ему хлеб через прутья вагонной решетки.
Я проскользнула через щель в нашей двери и спрыгнула на землю. Немцы были очень заняты, и если они и заметили меня, то ничего не сказали. Я подбежала к еврейскому вагону и отдала ломоть хлеба этому маленькому мальчику, который пробормотал что-то голосом, похожим больше на шепот. Я знала, что мне следует поторопиться обратно и залезть в свой вагон, но когда я повернулась, немцы уже двинулись со своими собаками вдоль еврейского вагона, крича: «Ращ, чащ!».
Когда они выгружали евреев из вагона, я была поймана этой большой группой людей. Немецкий солдат втолкнул меня в толпу и сказал: «Если хочешь кормить их — присоединяйся к ним!». Немцы использовали большие палки и собак, чтобы погнать, словно скот, эту толпу людей к большому полю, и я, словно в ловушку, попала в эту мешанину, и меня погнали вместе с ними. Я в испуге продолжала оглядываться на тот вагон, где была мама. Однако немцы продолжали нас толкать и бить, направляя эту большую группу людей к большому открытому полю. Когда я оглядывалась, я видела этого маленького мальчика и его мать буквально в двух ярдах от себя, и он все еще сжимал ломоть хлеба в своем маленьком кулачке.
Немецкие солдаты и эсэсовцы направляли толпу к этому открытому пространству, где мы увидели нескольких мужчин — евреев, копающих огромную канаву — ров. Начался дождь, все были вынуждены бежать впереди немецких солдат с их собаками. Казалось, каждый знал, что нас гонят на смерть, но никто не осмеливался остановиться или попытаться сбежать. Когда мы приблизились ко рву, немцы заставили толпу разделиться и выстроиться в линию перед этим большим рвом, который выкопали мужчины евреи. Маленький мальчик неожиданно схватил меня и толкнул на место впереди себя. Его мама крепко вцепилась в его обтянутые кожей маленькие плечи, потому что они хотели до последнего, во что бы то ни стало, остаться вместе. Немцы начали с другого конца этого большого рва и заставили мужчин, которые выкопали его, сорвать с себя всю одежду и встать там обнаженными. Все, о чем я могла думать тогда, было - «Как же я умру здесь?» Я думала о маме, оставшейся позади, в железнодорожном вагоне, зная, что она в это время исступленно ищет меня.
Потом немцы начали стрелять в этих бедных людей — в одного за другим, в затылок, и они попросту сваливались в ров. Они двигались вдоль выстроенных в линию евреев, расстреливая их из своих пистолетов — звуки выстрелов больше напоминали треск горящих дров, чем выстрелы. Однако каждый знал, что происходит — и когда немцы были на расстоянии в три человека от маленького мальчика с его мамой и от меня, он вдруг сильно толкнул меня в этот ров, который теперь был грязным месивом, смесью грязи и крови тех, кого только что казнили.
Я упала в эту мешанину лицом вниз, и вся моя голова, лицо и тело были покрыты этой кровавой грязью. Казалось, все произошло молниеносно, но я услышала душераздирающий, пронзительный крик мамы этого маленького мальчика: «Натан!» - в тот момент, когда немцы расстреливали их обоих. Тело Натана упало поверх меня, и он больше не двигался — его маленькое тело весило совсем мало, поэтому я лежала там очень тихо. Я боялась — даже пальцем пошевелить. Я повернула голову так, чтобы могла дышать, прежде чем Натан упал на меня, и пока я лежала, казалось, прошла целая вечность, прежде чем я открыла глаза после того, как выстрелы прекратились и немцы ушли прочь.
Когда открыла глаза, первое, что я увидела, было тело Натана, лежавшее прямо на мне, и все еще с кусочком хлеба, зажатым в ручонке. Я знала, что Натан и его мама мертвы, но не была уверена, жива ли я сама. Я не чувствовала никакой боли, но пока я лежала, я осознала. что Натан спас мне жизнь, столкнув меня в ров прежде, чем немцы успели выстрелить. Сделав это, он спас мне жизнь, прежде чем его маленькое, истощенное тело, упало на меня и закрыло собой мое тело.
Долгое время я продолжала лежать там, прислушиваясь к каждому чуть слышимому звуку. Я услышала какой-то разговор неподалеку, он звучал так, будто группа пьяных мужиков пела и переругивалась. Было темно, я слышала разговоры о «поразительной способности» немцев расправляться с людьми, словно со скотом. Однако из-за дождя и сплошной облачности, я не понимала, который час был на самом деле. Я продолжала лежать там до тех пор, пока не решила, что должна каким-то образом выбраться из этого рва и вернуться к маме. Я молила Бога о том, чтобы она все еще оставалась на прежнем месте. Я решила пошевелить пальцами, чтобы выяснить, не наблюдает ли кто-нибудь за рвом.
Через несколько минут все было по-прежнему тихо, и я начала ползти к тому месту, где, как я думала, я смогла бы выкарабкаться изо рва. Но где бы я ни пыталась вскарабкаться на край рва, я неизбежно соскальзывала обратно, в кровь и грязь. Я упорно продолжала свои попытки найти выход из этого рва, но всякий раз скатывалась обратно. Мое лицо и тело покрывал толстый слой грязи, а голова была словно чугунный шар. В конце концов я отыскала место, где надо рвом нависал маленький кустик. Я схватилась за ветки, но они оказались усеянными острыми колючками. Я медленно обламывала эти шипы один за другим, до тех пор, пока не смогла крепко ухватиться за крону куста и выкарабкаться изо рва. Я протерла глаза от грязи, но тут услышала в отдалении какой-то разговор. Я нашла лужу с дождевой водой и постаралась обмыться от грязи как можно тщательнее, и решила спрятаться в каких-то кустах на тот случай, если немцы решат вернуться ко рву.
К тому времени солнце уже почти взошло, на горизонте уже было чуточку светлее. Когда достаточно рассвело, я начала идти к заросшей деревьями территории на краю поля, думая, что безопаснее будет пробраться между деревьями, нежели идти напрямик через поле. Я знала, что мне следует идти в направлении, противоположном тому, откуда пригнали нас немцы. Когда я проходила среди деревьев, то увидела двух немецких солдат, которые стояли поблизости, беседуя друг с другом, и опять-таки, я не знала, что делать: то ли прятаться, то ли, как ни в чем не бывало, продолжать идти. Солдаты заметили меня, один из них подошел и спросил, что я делаю в лесу ночью, а я ответила, что заблудилась и потеряла маму, а теперь пытаюсь найти ее и вернуться к ней. Он посоветовал мне продолжать идти по направлению к зданиям, видневшимся впереди. Он не попытался остановить меня, поэтому я продолжала свой пусть в том направлении.
Когда я приблизилась к огражденной территории, то увидела маму, стоявшую возле ограды, высматривая меня. Но тут возникла проблема — как пробраться внутрь ограды. Там было двое эсэсовцев. Я боялась, что если они увидят меня, то застрелят или затравят собаками, поэтому решила притаиться возле ограды и ждать, пока не смогу проскользнуть через ворота. Эсэсовцы открыли ворота, чтобы выпустить собак. Их внимание было направлено в другую сторону от меня, и я незаметно проскользнула в ворота и побежала туда, где стояла моя мама. Она схватила меня и крепко прижала к себе. Мы сели на землю — замерзшие и дрожащие от всего пережитого, - не говоря ни слова...»
Продолжение следует.
