Продолжение. Начало в № 30, 31, 32, 33, 34, 35.
Потом мы пошли в поле, там у них загороди для коров и сараи для сена. Мы залезли в сарай, сделали себе «дупло» в сене и сидели там и ели хлеб с консервой. Ночью все время гудели машины, видимо недалеко была дорога.
Наутро мы выбрались из укрытия — надо было узнать, что же это за машины ездили всю ночь — немецкие или еще какие. Мы полезли рвами, кустами, и увидели, что на машинах, танках и мотоциклах едут американцы, солдаты — и негры, и белые. Мы обрадовались, вышли на дорогу — они едут, а мы идем. Но идти долго нам не пришлось. На дороге стоял дорожный патруль. Нас с Колей остановили и спросили, кто мы. Мы сказали, что русские из Дохау. «Орешен гут-гут! (о, русские, хорошо, хорошо), — сказали нам, - стойте здесь». Мы стояли возле патруля, тут едет немец на велосипеде. Патруль начал на него кричать: «Лес, лес, век раус» (долой, долой, вон), - и согнал его с велосипеда, забрал его и дал мне. А потом ехала немка, он тоже ее согнал и отдал велосипед Коле, и сказал, чтобы мы ехали дальше, там есть лагерь русских репатриантов. И мы поехали туда.
В лагере репатриантов нас кормили хорошо. Но мы там были недолго — всего несколько месяцев, а потом нас передали на русскую зону в город Бранденбург. Из бывшей тюрьмы при немцах там сделали лагерь репатриантов. Здание было очень большое, а в подвалах были камеры пыток. Нам разрешали заходить туда и смотреть, но смотреть было страшно. Например, крючок, которым подвешивали людей за ребро. Кочерга, которую нагревали, накалывали и обжигали людей при пытках. Еще плоская деревянная плита, на которую набиты острые шпильки — во время пыток она движется над человеком, когда он лежит. И много других вещей, которыми пытали людей.
Когда мы были в лагере, нам говорили, что отправят нас на Японию, а произошло совсем другое. Нас посадили в товарные вагоны, причем всех — и власовцев, и кацетчиков, и полицаев, и повезли в Среднюю Азию на добычу урановой руды. Джалалабадская область, город Андижан, Ленинский район, поселок Майли-Су, рудник имени Авалияни. Когда нас везли в вагонах в Среднюю Азию, вагоны не открывались до самого Андижана. Там нас выгрузили и на машинах отвезли в Майли-Су в лагерь ТФЛ-0333 (проверочно-фильтровальный лагерь). Нас вызывали по ночам, расспрашивали, где был, кем и когда освобожден, и все подробности. Если все сходилось с их документами, нас выпускали и поселяли в общежитии. Власовцы же оставались в лагере.
Нас освободили по первой категории с выдачей паспорта и военного билета, но давать эти документы нам на руки не стали, т.к. власовцы были освобождены по второй категории без права выезда 10 лет и без паспорта и военного билета и наши документы иногда отнимали и убегали по ним, поэтому наши паспорта хранились в отделе кадров.
Они работали в стройрайоне на строительстве домов, дорог и др. А мы работали на руднике в забоях по выработке урановой руды. Жили мы в общежитии, были свободны, как люди. Зарабатывали хорошо, ели, пили что хотели. Вот здесь мы почувствовали настоящую свободу.
На этом моя тяжелая судьба не закончилась. В 1949 году в ноябре месяце в Среднюю Азию мне пришла телеграмма из Константиновки - «Приезжай, умерла мама». Я беру отпуск и еду домой. Когда приехал, а мама живая. Я спросил у брата Вани, кто дал телеграмму, он ответил, что не давал. Я спросил у его жены Нины, она также сказала, что не давала. Ну что ж, жива, вот и хорошо. Утром, часов в десять, к нам приходят два человека — один милиционер в форме, а другой из КГБ, и говорят мне, чтобы я прошел с ними, т.к. зачем-то был им нужен. Я стал возражать, что я никуда не пойду, что я дома, здесь моя мать, брат, но они настояли на своем, обыскали меня, мой чемодан, но ничего не нашли. Ну и пошел я с ними в КГБ. Там стояла грузовая машина, возле нее стоял милиционер. Мне сказали садиться в машину. Я сел и мы поехали в Донецк в КГБ. Там меня начали путать, возле кабинета поставили лавку, я на ней ночью спал. В 12 часов ночи меня подняли, поставили в угол кабинета скамейку, предложили сесть. Стали задавать вопросы: «Когда ты был там, там, а потом где ты был, и снова, и снова...» Я рассказываю. На вторую ночь в 12 часов снова подняли меня, и снова все те же вопросы — где был, когда был, с кем был и т.д. И так три ночи подряд. На четвертый день я уже не выдержал и начал плакать и кричать, - за что они меня так мучают, в чем я виноват, что я не ем ничего, не сплю как положено, и если я в чем-то виноват, то пусть судят меня, а если не виноват, то пускай отпустят меня домой.
Окончание следует.
Потом мы пошли в поле, там у них загороди для коров и сараи для сена. Мы залезли в сарай, сделали себе «дупло» в сене и сидели там и ели хлеб с консервой. Ночью все время гудели машины, видимо недалеко была дорога.
Наутро мы выбрались из укрытия — надо было узнать, что же это за машины ездили всю ночь — немецкие или еще какие. Мы полезли рвами, кустами, и увидели, что на машинах, танках и мотоциклах едут американцы, солдаты — и негры, и белые. Мы обрадовались, вышли на дорогу — они едут, а мы идем. Но идти долго нам не пришлось. На дороге стоял дорожный патруль. Нас с Колей остановили и спросили, кто мы. Мы сказали, что русские из Дохау. «Орешен гут-гут! (о, русские, хорошо, хорошо), — сказали нам, - стойте здесь». Мы стояли возле патруля, тут едет немец на велосипеде. Патруль начал на него кричать: «Лес, лес, век раус» (долой, долой, вон), - и согнал его с велосипеда, забрал его и дал мне. А потом ехала немка, он тоже ее согнал и отдал велосипед Коле, и сказал, чтобы мы ехали дальше, там есть лагерь русских репатриантов. И мы поехали туда.
В лагере репатриантов нас кормили хорошо. Но мы там были недолго — всего несколько месяцев, а потом нас передали на русскую зону в город Бранденбург. Из бывшей тюрьмы при немцах там сделали лагерь репатриантов. Здание было очень большое, а в подвалах были камеры пыток. Нам разрешали заходить туда и смотреть, но смотреть было страшно. Например, крючок, которым подвешивали людей за ребро. Кочерга, которую нагревали, накалывали и обжигали людей при пытках. Еще плоская деревянная плита, на которую набиты острые шпильки — во время пыток она движется над человеком, когда он лежит. И много других вещей, которыми пытали людей.
Когда мы были в лагере, нам говорили, что отправят нас на Японию, а произошло совсем другое. Нас посадили в товарные вагоны, причем всех — и власовцев, и кацетчиков, и полицаев, и повезли в Среднюю Азию на добычу урановой руды. Джалалабадская область, город Андижан, Ленинский район, поселок Майли-Су, рудник имени Авалияни. Когда нас везли в вагонах в Среднюю Азию, вагоны не открывались до самого Андижана. Там нас выгрузили и на машинах отвезли в Майли-Су в лагерь ТФЛ-0333 (проверочно-фильтровальный лагерь). Нас вызывали по ночам, расспрашивали, где был, кем и когда освобожден, и все подробности. Если все сходилось с их документами, нас выпускали и поселяли в общежитии. Власовцы же оставались в лагере.
Нас освободили по первой категории с выдачей паспорта и военного билета, но давать эти документы нам на руки не стали, т.к. власовцы были освобождены по второй категории без права выезда 10 лет и без паспорта и военного билета и наши документы иногда отнимали и убегали по ним, поэтому наши паспорта хранились в отделе кадров.
Они работали в стройрайоне на строительстве домов, дорог и др. А мы работали на руднике в забоях по выработке урановой руды. Жили мы в общежитии, были свободны, как люди. Зарабатывали хорошо, ели, пили что хотели. Вот здесь мы почувствовали настоящую свободу.
На этом моя тяжелая судьба не закончилась. В 1949 году в ноябре месяце в Среднюю Азию мне пришла телеграмма из Константиновки - «Приезжай, умерла мама». Я беру отпуск и еду домой. Когда приехал, а мама живая. Я спросил у брата Вани, кто дал телеграмму, он ответил, что не давал. Я спросил у его жены Нины, она также сказала, что не давала. Ну что ж, жива, вот и хорошо. Утром, часов в десять, к нам приходят два человека — один милиционер в форме, а другой из КГБ, и говорят мне, чтобы я прошел с ними, т.к. зачем-то был им нужен. Я стал возражать, что я никуда не пойду, что я дома, здесь моя мать, брат, но они настояли на своем, обыскали меня, мой чемодан, но ничего не нашли. Ну и пошел я с ними в КГБ. Там стояла грузовая машина, возле нее стоял милиционер. Мне сказали садиться в машину. Я сел и мы поехали в Донецк в КГБ. Там меня начали путать, возле кабинета поставили лавку, я на ней ночью спал. В 12 часов ночи меня подняли, поставили в угол кабинета скамейку, предложили сесть. Стали задавать вопросы: «Когда ты был там, там, а потом где ты был, и снова, и снова...» Я рассказываю. На вторую ночь в 12 часов снова подняли меня, и снова все те же вопросы — где был, когда был, с кем был и т.д. И так три ночи подряд. На четвертый день я уже не выдержал и начал плакать и кричать, - за что они меня так мучают, в чем я виноват, что я не ем ничего, не сплю как положено, и если я в чем-то виноват, то пусть судят меня, а если не виноват, то пускай отпустят меня домой.
Окончание следует.
