И я бегу по перрону ж/д вокзала в Константиновке. Буквально просачиваюсь между такими же спешащими пассажирами, подлетаю к одному из вагонов. Сегодня у меня случайно появилась миссия – договориться с проводником и провезти в моем купе Ларису Петровну Мудрую. Замученную жизнью и войной старушку со штанами, затянутыми резинкой от старых трусов, седыми волосами и полной неразберихой в голове.
«Дети, помогите кто-то отнести сумки до вагона», - говорит в зале ожидания бабушка, опираясь сразу на две палочки. Она еле передвигается, очень плохо слышит и каждый раз перед тем, как что-то сказать, делает такой страшный глубокий вдох. Видно, что раньше эта женщина была довольно высокой, статной и, я бы даже сказала, крупной. Сейчас от былой внешности почти ничего не осталось – на ней висит на несколько размеров больше одежда, даже шапка спадает – оказывается, вместе с телом худеет и голова.
Это Лариса Петровна Мудрая. По ее словам, ей 82 года. Она родилась в Полтаве, вышла замуж за военного, долго жила в России, а потом переехала с мужем в Авдеевку.
«У меня «боковушка» в плацкарте. Возле туалета, но это ничего – главное, что вы донесли мои сумки», - говорит Петровна. «С нами должен был ехать один военный. Он неожиданно попал в больницу, так что заберем вас к себе в купе. Не бойтесь, все будет хорошо», - отвечаю я.
Лариса Петровна едет в Полтаву к своей (!!!) старшей сестре. Она говорит, что, когда в Авдеевке началась «большая война», то уже уезжала на время к родственникам. «А потом, - продолжает старушка, - я стала звонить соседям. Они не отвечали, и я решила, что война закончилась – все пошли в огороды и поэтому не слышат звонки. Собралась быстренько, вернулась в Авдеевку и осознала, как глубоко ошибалась – «большая война» в городе, на самом деле, только началась».
В купе Петровна говорит, что «за все в жизни нужно платить» и пытается всунуть мне 50 грн., скомканные в носовой платок. «Сейчас отправлю вас все-таки в плацкарт, если не прекратите», - резко отбиваюсь я.
Бабушка очень тяжело дышит, забывает имена и страшно постанывает. Клянусь вам, ее стон и слезы контуженного красавчика-десанта, который на время потерял речь, - это не смертельные, но одни из самых страшных вещей, которые я когда-либо видела или слышала.
Петровна путается в показаниях. Она рассказывает о внуке, который погиб в Донецком аэропорту, но «был вообще не военный – так, в охране стоял и его случайно застрелили еще весной 2014-го». Об украинских армейцах, которые, якобы, хотели захватить ее дом, но «потом оказалось, что это цивильные были – да-да, именно они и хотели забрать землю!». Уверяет, что ее сына преследовали, потому что он родился в России, но «на самом деле, это жена куда-то его спрятала». Говорит, что на вокзал в Константиновке ее привезли знакомые, но «так-то украинские военные – эти нормальные были, не обижали, да, хорошие и молодцы».
Я бужу ее около 02:30. Недалеко от станции «Полтава». Легонько касаюсь к плечу и сразу говорю: «Вы в поезде. Все хорошо. Просыпайтесь». Петровна кричит во всю глотку, резко вскакивает и говорит: «Боялась, что за мной пришли. Начался обстрел? Где я? Где я теперь?».
Она глотает без воды таблетки и отказывается брать такси. Показывает адрес сестры, записанный на клочке бумаги. Обещает ждать утра в зале ожидания, а потом попросить у кого-то помощи и добраться до родных.
«У меня сестра глухая. Консьержа в подъезде нет – все равно до утра никто меня не услышит, так что лучше на вокзале подожду. Я уже так делала», - уверяет Петровна. Мы вынесли старушке вещи, умостили ее в зале ожидания и уехали. И теперь я очень об этом сожалею. Потому что дети и старики не могут позаботиться о себе сами, и в силу возраста, часто не видят правильные ориентиры.
Я злюсь, что Петровна такая неоднозначная. Злюсь на себя, что не вышла из поезда. Но больше всего я злюсь на дочку Ларисы Петровны и ее внуков. Люди, которым пофиг старость, верность, семья и, подозреваю, Украина. «Они сказали, чтобы я сидела в Авдеевке. А сами живут в Киеве… Сказали, что им и без меня тяжело. Приказали не ехать в Полтаву, мол, там я тоже никому не нужна. Но, знаешь, мне, правда, страшно жить на войне. Поэтому решила бежать», - рассказала мне Петровна. И пусть я не могу быть уверена в ее искренности на 100%, но, знаете, на самом деле, страшно не жить на войне.
Страшно быть кинутой и забытой в старости.
Ольга Омельянчук, Киев.
От редакции
Мы уже поднимали вопрос о необходимости постоянного социального поста на Константиновском вокзале Это может быть волонтерство или официальная структура (были же там раньше психологи от МЧС и т.п.). Да и церковь, которой дали возможность построиться прямо у станционного входа не должна стоять в стороне. Мы видели, как в Европейских столицах пожилые волонтеры дежурят и помогают людям нести вещи и не потеряться. Давайте попробуем подобное сделать и у нас.
