Вернувшийся из ада концлагерей

Деда Ивана Афанасьевича Евтехова, Петра, старовера родом с Орловщины, из деревушки у посада Климова, забрили в солдаты в 1873 году. Уходил он служить на 25 лет, поэтому вся многочисленная родня прощалась с ним, не зная, удастся ли когда‑нибудь свидеться. Но Россия под скипетром Александра ІІ осуществляла одну реформу за другой, и в 1874 году под руководством военного министра Д. А. Милютина, настал черёд военной.

И.Евтехов, встреча с волонтерами

Срок службы ограничили 6 годами, а тут ещё подоспела победная русско-турецкая война 1877‑1878 годов, по окончании которой, в резерв на 9 лет увольнялись ветераны с 5‑летней выслугой. Так что, свиделся с родными заслуженный ветеран Шипки, служивший у генерала Скобелева, лет на 20 раньше, чем думалось при расставании, за что царю-освободителю был благодарен всю жизнь. Но жизнь в российских губерниях была бедноватой, и решил Пётр с четырьмя своими братьями поискать счастья на юге, где строилась Курско-Харьковско-Азовская железнодорожная линия. Так братья оказались в наших краях. Как полному георгиевскому кавалеру, Петру Евтехову был положен земельный надел, который он и получил у бахмутского шляха, где разбил бахчу. Когда его обижал кто‑то из полицейского участка, он шёл домой, надевал мундир с георгиями, и обидчик вынужден был отдавать ему честь. Полный георгиевский кавалер в российской империи — это, примерно, как Герой Советского Союза во времена недавние.

Его сын, Афанасий, 1892 года рождения, пошёл работать на бутылочный завод. Незадолго до первой мировой женился на Стефаниде Иовне Дерюгиной, украинке из Полтавской губернии. В 1919 году произошла трагедия. За одну неделю от чёрной оспы умерло четверо их детей. Как выжили взрослые, Афанасий Петрович объяснял просто: «Пили водку и закусывали селёдкой». Уже после этого родилось ещё шестеро детей, один из которых, Иван Афанасьевич, — герой нашего очерка.

В средине 20‑х отец И. Евтехова освоил под руководством американских специалистов, которые помогали с механизацией наших стекольных заводов, работу на машинах Линча. Работал слесарем, оператором, наладчиком в цехе № 1 бутылочного завода. Несмотря на ораву детей и солидный возраст, решился Афанасий Петрович поискать более счастливую, более обеспеченную жизнь. В 1934 году семья переезжает в Мелитополь, поработать на земле, в 1936 все едут в Одессу, где отец работает на стекольном заводе, помогая осваивать там стеклоформующие машины 2ЛАМ. В 1938 году — Рославль, снова стекольный завод. А в 1941 году сестра матери позвала в Крым, тут теплее, на МТС есть работа, возможность построиться, так что за полтора месяца до войны семья поселяется в Сарабузе (ныне Гвардейское).

В ночь на 22 июня 1941 года мать ночью услышала взрывы в стороне Севастополя, утром она об этом сказала, — мол, что‑то взрывают. Что взрывают, стало ясно, когда днём радио сообщило о начале войны. Ивану было уже 16 лет. А недели через 2‑3 отца арестовали. Семью сразу выселили из квартиры. Неделю прожили на улице, а затем всех поселили в маленькой комнатушке. Места было так мало, что спали на нарах. Маме-домохозяйке, без квалификации, пришлось идти на работу, чтобы прокормить детей. Посадили отца за анекдот. Когда‑то в Рославле, в цеху, когда разговор зашёл о России и Украине, отец Ивана рассказал анекдот, соль которого в звукоподражании: «Идёт поезд из России в Украину. Пустой. Колёса постукивают: «Винтики-болтики, винтики-болтики». А потом едет с Украины, но уже загруженный, и колёса стучат: «Хлеб‑сало, хлеб‑сало».

В свои 49 лет Афанасий Петрович повидал многое, поэтому анекдотец был жизненным. И свою «пятёрку» за антисоветскую пропаганду он отработал в Пермской области. Анекдотчики, как их называли, составляли немалую часть политзаключённых в сталинской империи.

В октябре 1941 года в Крым пришли немцы. Жизнь людей не очень изменилась. МТС и колхозы продолжали работать, как работали, продолжали ходить советские деньги. В июле 1942 года, после падения Севастополя, молодёжь начали угонять в Германию. Избежать этого было невозможно. Облав не было, по домам ходили староста, немец‑солдат и украинский полицейский, они предупреждали, что если один из семьи не явится на станцию, то в Германию отправят всю семью. Мать тогда и сказала Ивану: «Езжай в Германию ты. Старший Виктор поможет поднять маленьких детей. А от тебя пока проку мало». После войны на миллионы людей было наложено клеймо — находился на оккупированной территории. Им выдавали паспорта с соответствующей серией и номером, для них были закрыты многие возможности по трудоустройству, получению образования и т. д. Реальная жизнь с её заботой о хлебе насущном, стала жертвой идеологии. Реальный подвиг матери, жены был подменён часто присочинёнными подвигами идеально‑советских партизан и подпольщиков.

Где‑то в седьмой эшелон вывозимых попал и Иван Евтехов. Со станции Сарабуз эти 5 или 6 вагонов ехали до Мюнхена примерно месяц через Польшу, Прагу. Иногда поезд останавливался и молодёжь выскакивала оправиться. Мальчики в одну сторону, девочки в другую. В этих условиях было не до стыда. Охраняли состав солдаты-отпускники, ехавшие домой в очередной отпуск. Товарный вагон был забит его сверстниками: юношами из Симферополя и девушками из Ростова, они подружились, их он помнит до сих пор. В Германии они тоже старались держаться вместе, встречались при первой возможности, как могли поддерживали друг друга. Кормили в дороге плохо, обходились тем, что взяли из дому, подбегали полячки, у них можно было что‑то из еды выменять.

В Мюнхене их поселили в бараках рядом с Дахау. Взрослых разобрали по заводам, а молодежь без квалификации (а был уже сентябрь-октябрь), направили к бауэрам, это крестьяне-землевладельцы, собирать картофель. Отношение было хорошим. Неплохо кормили. Завтрак, затем в 9 часов служанка приносила на поле бруцайт — кусок хлеба и бутылку пива. Еда была непривычной. Иван выковыривал и выбрасывал из хлеба тмин, а пиво выливал, не понимая его вкуса. После работы ребят уже ждали накрытые столы с ужином. После уборки урожая ребят переселили. На больших машинах их отвезли в Грюнвальд на реке Изель. Это окраина Мюнхена, где расположен большой завод, выпускавший промышленные холодильные установки. Ребята были на подсобных работах: принеси-подай, уборка территории. Иван попал под команду Вилли. Молодой немецкий рабочий лет 30‑32, ходил с нацистской повязкой на рукаве, но человеком был неплохим. Во время обеда угощал бутербродом и своего русского помощника, не был стукачом, хотя разговоры между собой они вели острые. У Вилли висела карта, на которой он отмечал перемещения линии фронта. Вот возле неё состоялся разговор, запомнившийся Ивану Евтехову.

— Когда сюда наши придут, — сказал Иван, а фронт в 1943 году от Сталинграда уже передвинулся на запад, Красная Армия заняла Харьков, — то не я, а ты будешь у меня в подчинении.

— Такого не будет. А вас всех мы постреляем. Паф-паф, — говорит Вилли со свастикой на рукаве.

— У меня брат в Красной Армии, он придёт и тебя пиф-паф, — отвечает молодой Ваня.

— Нет, — смеялся Вилли, — сюда придут не русские, а американцы…

Работали по 10 часов, кормили плохо, кофе утром, в обед им наливали 0,75 какой‑то баланды, гемюзе (овощи) — вечером. Подросткам платили по 5 марок в месяц, квалифицированному остарбайтеру — 30. У мастера лежал конверт с зарплатой для каждого. Честность идеальная. Заходи и бери свой конверт. По воскресеньям выходной. На 5‑6 человек выписывали пропуск, можно было выйти в город на прогулку. Обычно ребята покупали хлеб, булка стоила 90 пфеннигов. Покупали мороженое, оно стоило 20‑30 пфеннигов. Однажды какой то немец на них накричал: «Идите отсюда, русские свиньи, не будет для вас мороженого». Это унижение Ване запомнилось. Запомнился ему и такой случай. Они колонной идут с обеда, проходят мимо немецкой заводской столовой. Тут какая‑то молодая немка им говорит: «Русские свиньи». Ваня посмотрел на неё, она сама страшненькая такая, а они недавно были на экскурсии в мюнхенском зоопарке, он там несколько новых слов выучил. Он ей и говорит по‑немецки: «Девушка, ты сама, как обезьяна». Немка смутилась и ушла.

Записал И.Бредихин, преподаватель КПЛ.

Окончание в следующем номере.