Тогда мы с мамой жили в бараках (1976 — 1978 год, район Станкостроя, Краматорск, сейчас там стоят 9-этажки). Так назывались длинные одноэтажные дома с «подъездами» на две «квартиры». Квартирой называлась комната где-то на 12 квадратов без кухни и санузла, с угольной печкой.
Фото з мережі Інтернет
В четыре года отсутствие «удобств» не беспокоило — мой всегда теплый санузел стоял под кроватью в виде горшка и тазика. Уже гораздо позже я представила себе, как там жилось маме. Дощатый туалет стоял на улице – один на несколько бараков. А душ она принимала в бане на заводе.
Так вот, кухни стояли отдельным бараком напротив «квартирного» метрах в тридцати, через двор. По сути это была шеренга сараев, где хранились продукты и стояли электропечки. С утра мама затевала поход на кухню. Летом я бегала за ней, зимой следила в низкое промерзшее окошко.
Однажды летом я услышала из кухни мамин крик — отчаянный и полный боли. Я метнулась спасать маму, прижалась к ее животу, трясущемуся от рыданий. За мной сбежались соседи, и им мама рассказала о горе, что постигло нашу семью.
Хилый навесной замок на двери был взломан и из нашей нищей кухни похищено все самое ценное – котлеты! Ну и кастрюлька, конечно, тоже вещь в хозяйстве очень важная.
Кажется, что с тех пор я никогда не видела маму такой безутешной и отчаявшейся. Даже сейчас не смешно вспоминать об этом, в сущности, забавном бытовом случае.
Я страшно переживала, всячески утешала маму и пообещала меньше кушать, чтобы дотянуть до получки. С тех пор в шкале ценностей котлеты заняли второе место. После мамы. И вскоре удалось это доказать.
В советском детском саду дисциплина была, как в армии. В положенное время завтрака сели за стол и сидим, сложив ручки на коленках, ждем. Сначала нянечка насыпает по тарелкам остывшее синеватое пюре. Потом в каждую тарелку кладется котлетка и ложечка коричневой жижи. У престарелой нянечки этот процесс затягивается. Мне котлетка попадает одной из первых и не доживает до команды: «Можно».
Нянечка тяжело разгибается, окидывая взглядом весь стол, и вдруг обнаруживает, что на моей тарелке не хватает котлеты. Начинается строгое дознание. Я иду в отказ: «Не было котлеты, не видела, не ела!»
На помощь к дознавателю вызывается воспитатель, но и она не добивается признания вины.
Когда меня вечером выдают маме, гадко кляузничают про котлету. Только дома доброй маме, которая так хорошо знает всю котлетную ценность, я признаюсь: «Да, котлета была и это я ее съела»
— Почему же ты это не сказала? – удивилась она.
— Боялась, что меня посадят в тюрьму.
Точно не помню, но, кажется, мама не смеялась.
Все детство мамины котлеты спасали меня. Во время сильной болезни, есть не хотелось совершенно. Только пить малиновый чай, читать и спать.
Мама частенько тревожно заглядывала в комнату и шепотом спрашивала, не хочу ли я кушать. Аппетит всегда пробуждался только при одной мысли.
— Котлеток? – совершенно напрасно уточняла мама и на цыпочках шла на кухню.
Я так и приговаривала: «Мамины котлетки — волшебные таблетки».
А когда через много лет я делала в нашей уже давно не барачной квартире перестановку, была шокирована, обнаружив за шкафом склад мумифицированных котлеток. Это уже мой маленький сын, убежденный веган, засовывал их туда. И я чуть не разревелась от обиды, что этот мелкий пакостник не трепетал перед величайшей ценностью моего детства.
А каковы были ваши детские ценности? Чем лечили все болезни?
Елена Костенко, журналист.
