Если вы думаете, что город Константиновка живет без метаморфоз, то глубоко ошибаетесь. Я Вам попытаюсь рассказать где, как и что.
Балкон моей квартиры в хрущевке выходит на улицу им. Циолковского. Много лет назад, когда строился и заселялся этот микрорайон, новоселы так много высадили деревьев, что сегодня они полностью закрывают обзор всего, что вокруг. Такое было пару месяцев назад. Но вот настал декабрь, деревья сбросили листву, и сквозь хаотичную сетку голых веток перед моим взором предстала совершенно другая картина улицы.
На противоположной стороне, там, где спортивная площадка и сквер воинов-афганцев, как в сказке, из-под земли выросло белоснежное здание Храма.
Я на скорую оделся и поспешил к Храму, чтобы воочию убедиться, что он воздвигнут, что он есть.
Подходя к стенам Храма, я увидел человека, который усердно рисовал невидимые кресты на своей груди. В фигуре этого человека я заметил знакомые черты. Он был похож на одного из товарищей по ремесленному училищу, где мы осваивали рабочие профессии в далеком 1953 году.
— Филя! — осмелился позвать я.
Человек повернулся лицом на мой зов и у меня сомнения рассеялись, передо мной был действительно Филя. Филя — это его кличка, которая прилипла к нему в училище из-за его фамилии Фильчаков.
На филина Анатолий Фильчаков и правда был похож — овальная голова, круглые серо-желтые глаза с пушистыми ресницами, с бровями, расходящимися вразлет и поднятыми вверх.
Анатолий меня признал с трудом — долго осматривал, безмолвно шлепая полными губами, показывая желтые протезы. Но вот, наконец, цокнул языком, произнес: «Серега-крот, откуда?» (для уточнения: формовщиков в Р.У. звали кротами за то, что они, изготовляя формы, рылись в глиняно-песчаной смеси).
Мы обнялись, приветствуя друг друга. Освободившись от эмоций неожиданной встречи, я обратился к Анатолию с шутливым вопросом:
— Я видел, ты крестился на Храм, перекрасился, да?
Он вскинул на меня брови, отчего еще больше стал похожим на филина.
— А я беру пример с бывших наших партийных боссов — они все стали верующими. И в религии занимаются плутовством. Мы же с тобой храмы не рушили, нам простительно и перекреститься, тем более меня с тобой загнали в КПСС как рабочую прослойку, и почти принудительно, не вступишь — будут неприятности по работе.
Анатолий свой взор перевел на Храм, затем поднял кверху руки и медленно повел ладонью из стороны в сторону, как будто гладя купола. Потом обратился ко мне.
— Сергей, мне очень нравится этот Храм, он особый и сильно отличается от всех храмов, построенных в нашем городе. Смотри: белокаменный, с сине-желтыми куполами. Цвет куполов отражает символику Украины.
— Смотри, смотри еще! — взволнованно продолжал Анатолий, — в куполах этого Храма заложена и символика Европы — синие купола с золотистыми здездочками. Это хороший знак того, что люди, пришедшие сюда на молитву, с Божьей помощью поймут: в Европе будет лучше нашему брату...
У Анатолия выражение лица стало серьезно-грустным, брови опустились вниз до глазниц, губы сжались и он совершенно не стал похожим на Филина.
— А ты что думаешь о Евромайдане? — обратился он ко мне.
Не успел я сформировать свой ответ, как он, по-видимому, чтобы не упустить мысль, продолжил:
— Молодцы люди! Вышли выразить протест властям, не боясь дубинок и преследований. Ой, какие молодцы! Я думаю, после этих событий многие жители нашего города совсем по другому будут мыслить.
После монолога Анатолия мне нечего было добавить. Все сказано правильно.
Мы прошли в сквер афганцев и за разговором просидели до конца короткого декабрьского дня.
За домами жилого массива загорелся вечерний закат. Быстро надвигались сумерки. Все вокруг посерело, погружаясь во мрак, только ажурные кресты Храма отсвечивали красным золотом. Казалось, что вознесшиеся в небеса кресты украинского Храма впитывают в себя силу Святого духа, чтоб потом отдать и вселить этот дух в сердца людей, посеять в нас веру в лучшее будущее.
Иван Шит.
