Продолжение. Начало в №№ 13 - 26.
В нашем районе почти несмолкаемо свистели сирены маленьких локомотивов, их были десятки, и каждый предупреждал людей: «Осторожно!» Они же оповещали своеобразно рабочих о чрезвычайных событиях. Все это было необходимо: город – центр промышленный, людей надо беречь, людей надо ценить.
Самый большой и значимый завод в Константиновке – завод имени Фрунзе. Еще один – перерабатывавший металлолом, и во время войны, и позже. Еще цинковый завод, завод стеклоизделий, бутылочная фабрика, завод «Красный строитель» производил кирпич, но и кирпичная фабрика была, завод по изготовлению кож, хлебный завод... Город производил так много всего, что не имел оснований жить убого и некрасиво.
Завод им «Фрунзе» - огромное предприятие, непрерывный цикл, но продукции не хватало, страна становилась на ноги, всего не хватало.
Об оборудовании можно говорить много. Рядом с самым современным можно было видеть и устаревшее, но кто же из нормальных людей мог критиковать это состояние? Война есть война.
(Далее Серватиус в подробностях описывает процесс производства, условия труда, говорит о нехватке квалифицированных кадров, о том, что русские брали часто и числом и умением, но чаще – по словам Серватиуса – числом. Мы позволим себе не злоупотреблять вниманием читателей).
В этом городе я работал с 26 декабря 1945 года на тяжелом транспорте. Легким транспортом именовались такие виды работ: ремонт пути, ремонт колес, рельсов. Тяжелый транспорт обозначал занятие ремонтом оборудования, вагонов, в котором доставлялись кокс, уголь, металлолом и другое.
Мы, работавшие на тяжелом транспорте, получали прививки. Помню, что дома мы после прививок носили повязки, и нас сразу отправляли на работу. И это было не очень гуманно, нагрузки на руки были серьезные и боль чувствовалась, конечно. Я, помня дом, и повязку себе сделал, и нагрузки по возможности уменьшил. Через несколько дней я забыл о прививке.
Страшнейшей работой была разгрузка соды. Натрий карбонат прибывал к нам в закрытых вагонах, просто насыпан был в вагоны, без защитных мешков. Вначале надо было спрессовавшуюся массу привести в исходное порошкообразное состояние, потом ведрами носить, куда положено. Малейший ветерок превращал работу в ад. На рот и нос у нас были надеты повязки, но они мгновенно становились белами и непроницаемыми для воздуха. Глаза краснели, воспалялись, сода попадала под одежду, воспаляла кожу. Хуже всего приходилось ногам. Хотя в вагоне мы строили своеобразные мостки, чтобы не наступать на соду, балансировать с ведрами было крайне сложно, да и сами мостки быстро погружались в соду, каждый шаг поднимал облако соды, мы были счастливы, если к концу смены не появлялись раны на ногах.
Похожая ситуация была и с цементом, с углем. Через несколько минут работы мы напоминали суданских негров. Нечеловеческие условия и отсутствие настоящих средств гигиены давали о себе знать. Когда разгружали стволы елей, подхватили еще одну заразу – клещей. Мы задавали себе вопрос: эти паразиты живут в самом вагоне или привезены вместе с деревьями.
Часто приходили к нам в это время девушки, которые во время войны были угнаны в Германию. Через какое-то время эти девушки получали отпуск и оказывались со своими коллегами на территории Украины, оккупированной немцами. Потом их «добровольно» увозили в Германию, чтобы там работать, так как им очень понравилось и то, где жили, и то, чем занимались.
Они являлись к нам по-европейски одетыми - в тонких чулках, в пестрых дамских нарядах. Через пару дней они пришли в стандартных русских одеждах. На мой вопрос: почему они на работу приходят не в тех ярких одеждах, они отвечали, что им угрожали отправкой в Сибирь, если не станут носить обычную русскую одежду.
На мой вопрос: понравилось ли им в Германии, одна из них, волнуясь, ответила: «Я работала у немецких крестьян, там было очень хорошо. Но позже – на фабрике, там была тяжелая работа».
К ним относились немецкие крестьяне, как к собственным детям.
Некоторое время я работал в экспедиции, и это было мое счастливейшее время. Мало работы, хороший заработок, никакого контроля, мы могли работать вполне самостоятельно, без присмотра.
Нравилась работа возле печей, особенно зимой. Работа ночью давала шанс подремать, когда особенно хотелось спать. После выполнения необходимых работ, у нас было два часа свободных. Мы шли в поле, находили подсолнухи, картошку. Пекли ее, варили свеклу. Однажды во время отдыха я заснул и проснулся от жгучей боли. В ватных брюках была огромная дыра, прогорели даже кальсоны. Мы-то проводили время возле свалки шлаков, огненных, естественно. Я отпрыгнул, в это время вспыхнула вся моя снятая одежда – ветер швырнул на нее языки пламени. Свалка шлака чуть не сожгла меня.
Зимой я изобрел для себя валенки. Преимущества этой обуви были значительны. Во-первых, если было холодно, но сухо, я не чувствовал холода. Во-вторых, их можно снять за одно мгновение, да и надеть, так как только носки нужны были, чтобы быть хорошо обутым и не мерзнуть. Сырость, конечно, сводила достоинства этого вида обуви на нет.
В нашем районе почти несмолкаемо свистели сирены маленьких локомотивов, их были десятки, и каждый предупреждал людей: «Осторожно!» Они же оповещали своеобразно рабочих о чрезвычайных событиях. Все это было необходимо: город – центр промышленный, людей надо беречь, людей надо ценить.
Самый большой и значимый завод в Константиновке – завод имени Фрунзе. Еще один – перерабатывавший металлолом, и во время войны, и позже. Еще цинковый завод, завод стеклоизделий, бутылочная фабрика, завод «Красный строитель» производил кирпич, но и кирпичная фабрика была, завод по изготовлению кож, хлебный завод... Город производил так много всего, что не имел оснований жить убого и некрасиво.
Завод им «Фрунзе» - огромное предприятие, непрерывный цикл, но продукции не хватало, страна становилась на ноги, всего не хватало.
Об оборудовании можно говорить много. Рядом с самым современным можно было видеть и устаревшее, но кто же из нормальных людей мог критиковать это состояние? Война есть война.
(Далее Серватиус в подробностях описывает процесс производства, условия труда, говорит о нехватке квалифицированных кадров, о том, что русские брали часто и числом и умением, но чаще – по словам Серватиуса – числом. Мы позволим себе не злоупотреблять вниманием читателей).
Глава 13.
В этом городе я работал с 26 декабря 1945 года на тяжелом транспорте. Легким транспортом именовались такие виды работ: ремонт пути, ремонт колес, рельсов. Тяжелый транспорт обозначал занятие ремонтом оборудования, вагонов, в котором доставлялись кокс, уголь, металлолом и другое.
Мы, работавшие на тяжелом транспорте, получали прививки. Помню, что дома мы после прививок носили повязки, и нас сразу отправляли на работу. И это было не очень гуманно, нагрузки на руки были серьезные и боль чувствовалась, конечно. Я, помня дом, и повязку себе сделал, и нагрузки по возможности уменьшил. Через несколько дней я забыл о прививке.
Страшнейшей работой была разгрузка соды. Натрий карбонат прибывал к нам в закрытых вагонах, просто насыпан был в вагоны, без защитных мешков. Вначале надо было спрессовавшуюся массу привести в исходное порошкообразное состояние, потом ведрами носить, куда положено. Малейший ветерок превращал работу в ад. На рот и нос у нас были надеты повязки, но они мгновенно становились белами и непроницаемыми для воздуха. Глаза краснели, воспалялись, сода попадала под одежду, воспаляла кожу. Хуже всего приходилось ногам. Хотя в вагоне мы строили своеобразные мостки, чтобы не наступать на соду, балансировать с ведрами было крайне сложно, да и сами мостки быстро погружались в соду, каждый шаг поднимал облако соды, мы были счастливы, если к концу смены не появлялись раны на ногах.
Похожая ситуация была и с цементом, с углем. Через несколько минут работы мы напоминали суданских негров. Нечеловеческие условия и отсутствие настоящих средств гигиены давали о себе знать. Когда разгружали стволы елей, подхватили еще одну заразу – клещей. Мы задавали себе вопрос: эти паразиты живут в самом вагоне или привезены вместе с деревьями.
Часто приходили к нам в это время девушки, которые во время войны были угнаны в Германию. Через какое-то время эти девушки получали отпуск и оказывались со своими коллегами на территории Украины, оккупированной немцами. Потом их «добровольно» увозили в Германию, чтобы там работать, так как им очень понравилось и то, где жили, и то, чем занимались.
Они являлись к нам по-европейски одетыми - в тонких чулках, в пестрых дамских нарядах. Через пару дней они пришли в стандартных русских одеждах. На мой вопрос: почему они на работу приходят не в тех ярких одеждах, они отвечали, что им угрожали отправкой в Сибирь, если не станут носить обычную русскую одежду.
На мой вопрос: понравилось ли им в Германии, одна из них, волнуясь, ответила: «Я работала у немецких крестьян, там было очень хорошо. Но позже – на фабрике, там была тяжелая работа».
К ним относились немецкие крестьяне, как к собственным детям.
Некоторое время я работал в экспедиции, и это было мое счастливейшее время. Мало работы, хороший заработок, никакого контроля, мы могли работать вполне самостоятельно, без присмотра.
Нравилась работа возле печей, особенно зимой. Работа ночью давала шанс подремать, когда особенно хотелось спать. После выполнения необходимых работ, у нас было два часа свободных. Мы шли в поле, находили подсолнухи, картошку. Пекли ее, варили свеклу. Однажды во время отдыха я заснул и проснулся от жгучей боли. В ватных брюках была огромная дыра, прогорели даже кальсоны. Мы-то проводили время возле свалки шлаков, огненных, естественно. Я отпрыгнул, в это время вспыхнула вся моя снятая одежда – ветер швырнул на нее языки пламени. Свалка шлака чуть не сожгла меня.
Зимой я изобрел для себя валенки. Преимущества этой обуви были значительны. Во-первых, если было холодно, но сухо, я не чувствовал холода. Во-вторых, их можно снять за одно мгновение, да и надеть, так как только носки нужны были, чтобы быть хорошо обутым и не мерзнуть. Сырость, конечно, сводила достоинства этого вида обуви на нет.
Герхард Серватиус.
Перевод С.Турчиной.
Продолжение следует.
Перевод С.Турчиной.
Продолжение следует.
