Продолжение. Начало в № 30.
По Берлину мы прошли немного, а на окраине мы наткнулись на пост, нас забрали и повели в Постдамскую тюрьму. Камера была на втором этаже. Прежде чем нас поместить в камеру, нас раздели наголо и отдали нашу одежду на прожарку — дезинфекцию. Ну, а нас в камеру. Но когда после прожарки принесли нашу одежду в камеру и бросили в кучу, мы бросились разбирать каждый свое, нагнулись брать, а по спинам пошли хлыстать плетками надсмотрщики. Долго бы нас били, если бы не те, что уже были в камере. Они нам подсказали - «берите, что попало, а потом разберетесь». Мы моментально расхватали кучу. Потом поделились - кому чье, и оделись.
Камера была большая, посредине камеры на всю ее длину стоял длинный стол — чтобы мы на ночь раздевались догола и клали свою одежду на стол, каждый против своего места. А под стенкой на полу лежала солома, на которой мы спали, укрывались байковым одеялом — одно на двоих, причем одеяла старые. Руководили в этой камере поляки. И рано утром открывалась камера и поляк кричал: «Повстань пан штуловый иде». Мы вставали и становились в очередь друг за другом под холодный душ, после душа одевали каждый свою одежду.
Столовая была на нижнем этаже, и идти туда нужно было по ступенькам. Перед тем, как ступить на ступеньку, здесь стоял штубовый с плеткой и бил каждого, идя туда и обратно, и так два раза в день нас били плеткой — утром, когда нам давали стакан чая и 100 граммов хлеба, и после полудня — когда нам давали баланду.
Так в тюрьме мы просидели 32 дня. В один из дней в центре Берлина одну из станций окружили полицаи и никого из гражданских немцев не пускали на эту станцию. Подогнали эшелон товарных вагонов и со всего Берлина и района заключенных с тюрем и лагерей садили в эти вагоны. Попали и мы туда, с Подстамской тюрьмы человек 30, а может и больше. Когда набрали полный эшелон, нас повезли в концентрационный лагерь «Захсенгаузен», по прибытии высадили с вагонов, построили по пять человек и погнали в лагерь. Когда мы шли от эшелона, то с одной стороны был лес, а с другой - бетонная высокая стена с козырьками колючей проволоки. Но шли мы недолго, и повернули направо, где была «Мимбрама» (ворота в лагерь) — ворота железные, большие, на воротах было железом написано «арбайте — махт фрий» (работа освободит). Над воротами была крыша на четырех столбах, под ней сидели два пулеметчика, один пулемет направлен внутрь лагеря, а другой — наружу. Стояли мы долго, а нас было много, и разные люди — с вещами, с чемоданами, с сумками и просто без ничего, были все разного возраста и разной национальности. После стоянки нас повели в бараки, которые стояли в ряд один за другим, несколько рядом и на каждом переднем бараке было написано большими белыми буквами «Заубер кай махт гезунг гайт» (чистота — залог здоровья). Постояв так немного, нас повели на переодевание. В одной комнате мы раздевались догола и у нас состригали волосы, где только были, а в другой комнате нам давали полосатую одежду с номером и колодки. Мой номер был 101565, и красный треугольник. Всего было три треугольника — «Красный — политический заключенный», «Зеленый — бандит» и «Черный — террорист», у нас, у русских, у всех были красные треугольники. После всего этого нас стали разводить по баракам, я попал в карантинный барак — то ли 11, то ли 14 номер. Там нас держали на карантине. Два барака были отгорожены от лагеря колючей проволокой. Посередине двух бараков стоял длинный широкий стол. По обе стороны стола стояли лавки на всю длину стола, на столе было насыпано много винтиков, гаечек, шайбочек, болтиков — кучей по всему столу. Утром мы садились на лавки за стол с обеих сторон и собирали все эти винтики, болтики одинаковой формы в кучку против себя, и сидели подбирали до 12 часов. В случае, если кто-то не подбирает кучки, надсмотрщик начинает бить палкой. После 12 часов нас строили по 3 человека и гоняли вокруг построительной площадки. Сперва идем по хорошему асфальту, потом по песку, потом по гравиру, потом по булыжнику, потом по воде, потом снова по хорошему асфальту. Но когда мы шли по булыжнику или по песку, мы наступали друг другу на ноги — колодки же, идти тяжело, после чего мы начинали ссориться, драться, тогда надсмотрщик размерял нас палкой. Мы прекращали драться, и снова шли строем.
По Берлину мы прошли немного, а на окраине мы наткнулись на пост, нас забрали и повели в Постдамскую тюрьму. Камера была на втором этаже. Прежде чем нас поместить в камеру, нас раздели наголо и отдали нашу одежду на прожарку — дезинфекцию. Ну, а нас в камеру. Но когда после прожарки принесли нашу одежду в камеру и бросили в кучу, мы бросились разбирать каждый свое, нагнулись брать, а по спинам пошли хлыстать плетками надсмотрщики. Долго бы нас били, если бы не те, что уже были в камере. Они нам подсказали - «берите, что попало, а потом разберетесь». Мы моментально расхватали кучу. Потом поделились - кому чье, и оделись.
Камера была большая, посредине камеры на всю ее длину стоял длинный стол — чтобы мы на ночь раздевались догола и клали свою одежду на стол, каждый против своего места. А под стенкой на полу лежала солома, на которой мы спали, укрывались байковым одеялом — одно на двоих, причем одеяла старые. Руководили в этой камере поляки. И рано утром открывалась камера и поляк кричал: «Повстань пан штуловый иде». Мы вставали и становились в очередь друг за другом под холодный душ, после душа одевали каждый свою одежду.
Столовая была на нижнем этаже, и идти туда нужно было по ступенькам. Перед тем, как ступить на ступеньку, здесь стоял штубовый с плеткой и бил каждого, идя туда и обратно, и так два раза в день нас били плеткой — утром, когда нам давали стакан чая и 100 граммов хлеба, и после полудня — когда нам давали баланду.
Так в тюрьме мы просидели 32 дня. В один из дней в центре Берлина одну из станций окружили полицаи и никого из гражданских немцев не пускали на эту станцию. Подогнали эшелон товарных вагонов и со всего Берлина и района заключенных с тюрем и лагерей садили в эти вагоны. Попали и мы туда, с Подстамской тюрьмы человек 30, а может и больше. Когда набрали полный эшелон, нас повезли в концентрационный лагерь «Захсенгаузен», по прибытии высадили с вагонов, построили по пять человек и погнали в лагерь. Когда мы шли от эшелона, то с одной стороны был лес, а с другой - бетонная высокая стена с козырьками колючей проволоки. Но шли мы недолго, и повернули направо, где была «Мимбрама» (ворота в лагерь) — ворота железные, большие, на воротах было железом написано «арбайте — махт фрий» (работа освободит). Над воротами была крыша на четырех столбах, под ней сидели два пулеметчика, один пулемет направлен внутрь лагеря, а другой — наружу. Стояли мы долго, а нас было много, и разные люди — с вещами, с чемоданами, с сумками и просто без ничего, были все разного возраста и разной национальности. После стоянки нас повели в бараки, которые стояли в ряд один за другим, несколько рядом и на каждом переднем бараке было написано большими белыми буквами «Заубер кай махт гезунг гайт» (чистота — залог здоровья). Постояв так немного, нас повели на переодевание. В одной комнате мы раздевались догола и у нас состригали волосы, где только были, а в другой комнате нам давали полосатую одежду с номером и колодки. Мой номер был 101565, и красный треугольник. Всего было три треугольника — «Красный — политический заключенный», «Зеленый — бандит» и «Черный — террорист», у нас, у русских, у всех были красные треугольники. После всего этого нас стали разводить по баракам, я попал в карантинный барак — то ли 11, то ли 14 номер. Там нас держали на карантине. Два барака были отгорожены от лагеря колючей проволокой. Посередине двух бараков стоял длинный широкий стол. По обе стороны стола стояли лавки на всю длину стола, на столе было насыпано много винтиков, гаечек, шайбочек, болтиков — кучей по всему столу. Утром мы садились на лавки за стол с обеих сторон и собирали все эти винтики, болтики одинаковой формы в кучку против себя, и сидели подбирали до 12 часов. В случае, если кто-то не подбирает кучки, надсмотрщик начинает бить палкой. После 12 часов нас строили по 3 человека и гоняли вокруг построительной площадки. Сперва идем по хорошему асфальту, потом по песку, потом по гравиру, потом по булыжнику, потом по воде, потом снова по хорошему асфальту. Но когда мы шли по булыжнику или по песку, мы наступали друг другу на ноги — колодки же, идти тяжело, после чего мы начинали ссориться, драться, тогда надсмотрщик размерял нас палкой. Мы прекращали драться, и снова шли строем.
Продолжение следует.
