Хлеб-соль за лирику

В последние годы, особенно месяцы, некоторые “любители поэзии” из властных структур активно стараются вытеснить меня из литературного поля города “за неповиновение родителям”. Особенно усердствует в этом “Знаменка”. Отрабатывая хлеб насущный своих работодателей, она давно закрыла передо мной и некоторыми моими коллегами свои арендованные двери.


Многие читатели “Знаменки” недоумевают – куда я “запропастился”. Уважаемые земляки, предлагаю Вам подборку своих стихов.

Моя лирика

Лирик я – и обречен навечно
Слышать боль и радость бытия.
Лирикой назвали человечность –
Человечность лирика моя.

Лирика – она не просто грезы,
В лирике душа моя кипит.
Я тогда пишу стихи о розе,
Если сердцем чувствую шипы.

Лирика порой так много значит,
Люди к ней за помощью спешат.
И палач от лирики заплачет –
Если в нее вложена душа.

Лирики фальшивить не умели:
Сердце б их за это прокляло.
В лириков стреляло на дуэлях
Завистью подкупленное зло.

Букет

Слышишь, мама,
Волос твоих иней
Я любовью своей растоплю.
Только поздно:
В косынке любимой
Ты ушла в свой последний июль.

Расцветала душистая липа.
На земле жизнь была,
Как в раю.
Помню: дождик коротенький выпал
На сырую могилу твою.

И тогда по старинной
Примете,
Что века не изменят уже;
Кто-то рядом со мною
Заметил:
“Плачет небо по доброй душе…”

Над могилой
Ссутулилась липа,
Да и сам я уже не такой.
На земле путь нелегкий
Мне выпал,
Но с твоей не сравняться судьбой.

И за все,
Что тобой пережито,
За добро, что цены ему нет;
Я ложу на могильные
Плиты
Запоздалый сыновний букет.

Нищий

У шашлычной, морозною ранью,
Там, где клен от мороза поник;
Среди пьяной, жирующей дряни,
Хлеб просил обнищавший старик.
И суровой житейскою прозой,
Сквозь циничный шашлычный дурман,
На трескучем крещенском морозе
К людям в души просился баян.

Стыли пальцы на кнопках баяна,
То ли песня была, то ли крик.
Что-то в кружку бросали земляне,
Те, что были беднее других.

Я б, отец, подарил тебе лето,
Заказал в ресторане обед
За ту боль, что тобой перепета,
И за твой неуютный рассвет.

Но возможности взвесив наивно,
Я за муки твои, Человек,
Бросил в кружку последнюю гривну,
Что хранилась в кармане на хлеб.

Ветка счастья

Не смотри, Садако,
С такой грустью,
Не вздыхай с тревогой о судьбе:
Веточку от сакуры цветущей
На добро оставил я тебе.

За твою отзывчивую душу,
За твою девичью красоту,
И за то, что песню
Про Катюшу
Ты с улыбкой пела нам в порту.

И за то, что здесь,
Под небом синим,
Здесь, в твоей Японии родной,
Стонет тень сожженной Хиросимы
В траурном из пепла кимоно.

Не тревожься, юная Садако,
Пусть в твоем чарующем краю
Будет мир невестам и солдатам
И храни ты
Веточку мою.

По весне, в красивый
Час заката,
Засмотревшись в свой
Японский май;
Песню спой, что пела нам когда-то,
Украине счастья пожелай.

И за боль Чернобыль-Хиросима,
Пожелай ты мне, что я тебе;
Как желают счастья побратимы
По одной трагической судьбе.

Примечание:
Садако – имя девушки.
Сакура – японская вишня.
Кимоно – национальная
японская одежда.
г. Хиросима – первая жертва
атомной бомбардировки.

Нестор

Седой старик
Со шрамом рваным,
Что пересек лицо давно,
В парижском старом ресторане
Пил тост за Нестора Махно.

Со шрама,
Сняв слезу салфеткой,
Сказал махновец в тишине:
“Махно, как вольный сокол в клетке,
Страдал на клятой чужине.

И знают те,
Что были ближе,
Делили с батькою беду –
Как умирал Махно в Париже,
А Гуляй Поле звал в бреду…”

Мы наливали
В наши чарки
Чужое горькое вино
За пулеметную тачанку,
Что батько выдумал Махно.

Ругали белых
И чекистов,
Всех тех, кто в Нестора плевал.
Среди украинских туристов
Старик, как дома, побывал.

Он поднимался,
Не сутулясь,
Целуя батькин медальон,
Как будто молодость вернулась,
Как будто в бой вел эскадрон…

Над Сеной плыл
Закат французский.
Бармен смотрел издалека
На непонятных ему “русских”
И на седого старика.

Вороные

Я коней с малых лет полюбил,
Торопил вороного в разгоне.
Да, видать, понапрасну спешил,
Ах, вы кони, красивые кони.

То, что было, ушло навсегда –
Где ж вы, кони мои вороные;
Променяла вас жизнь на года
И спешит, словно кони шальные…

Как бы мне удержаться в седле,
Но сдержать вороных уже поздно.
Я галопом спешу по земле,
А друзья отдыхают на звездах.

Не дури, мой скакун вороной,
Удила закусивши капризно:
Чем длиннее мой путь за спиной,
Тем короче дорога до тризны…

Вороные, не надо спешить:
В роковом этом вечном разгоне
Мы на карту поставили жизнь;
Ах, вы кони, красивые кони!