Казки нашого краю - Бельгія наш край!

Какая-то сказка! Волшебная феерия. Маленький народ превратился в одно мгновение ока в великий народ. Армия техников, механиков, фабрикантов, инженеров и рабочих—в армию героев, великий дух которых не в силах сломить все обрушившееся на них страшное роковое несчастье. Мы думали, что они „материалисты", что стальная машина, бездушная вещь—настоящй их культ. Мы слыхали, что король Альберт, когда еще Бельгия жила жизнью мира и труда, увлекался государственными делами, что он после путешествия в Конго, пораженный ужасами сонной болезни, отдал громадную часть своего личнаго состояния для изследования этой болезни, от которой тысячами умирали туземцы бельгийской колонии, и что во время досугов от дел правления, в тиши кабинета, он страстно увлекался музыкой и механикой.

Но разве мы знали, что этот глубоко-мирный король—сказочный богатырь и великий герой на полях битвы? Как-то непростительно погрешили мы перед этим королем и его народом, не познав их героической души.

Но если бы мы внимательнее и вдумчивее отнеслись к этому маленькому народу, мы поняли бы, что народ этот—поэт и философ. Да, материальные вещи играли большую роль в жизни их трудолюбивой рабочей страны. Но разве не их философ-поэт показал нам впервые душу материальных вещей в своей „Синей Птице“? Разве не он впервые с такой поразительной силой и художественной яркостью раскрыл нам душу окружающих нас, мертвых на первый взгляд, материальных вещей, среди которых мы обречены жить? Разве не он указал нам, что рядом с нами, вот здесь, совсем близко с жизныо тела, с материальной жизнью его, находится иная жизнь, жизнь высокая, жизнь духа, которую мы по небрежности, по недоразумению, не хотим замечать и видеть? Это нам впервые с необыкновенной художественной силой показал бельгиец Метерлинк, сын своей фабрично-заводской родины.

И мы восхищались его литературным талантом, его даром разсказывать волшебные сказки, в которых столько поэзии человеческаго духа, но как-то не распространили этого восхищения ни на его народ ни на его родину.

Но этот маленький народ в великом душевном порыве своем воскресил перед нами эпическую картину древнеантичной доблести. Какая красота в этом порыве, какая цельность духа! Каким ослепительным блеском загорелись эти подвиги, выкованные у пламенных горнов великой эпической Бельгии! О силе и красоте героическаго духа нам уже не придется учить наших детей по легендам и полумифам античной Греции. У нас есть Бельгия XX века. Та Бельгия, о которой мы, к стыду своему, ничего не знали. Мы не знали, что у этого народа есть сокровищница народной поэзии—их сказки. Действительно, кто слыхал о бельгийских сказках? Говоря в школах о западных литературах и народном творчестве европейских народов, упоминали ли о сказках бельгийскаго народа?

А бельгийския сказки стоят внимания и изучения. В глубинах их поэтическаго вымысла можно отыскать те первоосновы народнаго духа, которые так неожиданно и восторженно поразили нас.

В этих сказках, являющихся плодами непосредственнаго народнаго творчества, столько блестящаго вымысла, столько свежаго юмора, здороваго веселья и—это особенно интересно—много глубоких философских мыслей, выработанных оригинальной психикой народа. И все они обвеяны дымкой очаровательной, трогательной, мягкой и красивой поэзии.

„В долгие осенние вечера,—говорит Н. А. Галибин, собиратель этих сказок,—зимою, под треск хвороста в камине фермера, в лунные теплые летния ночи, за кружкою добраго фландрскаго пива, завещаннаго своему народу незабвенным королем Гамбринусом, эти сказки и до сих пор переходят от отца к сыну, от бабушки к внукам, как переходили столетия тому назад, ничего не теряя из своей первобытной свежести и красоты. Герои народных сказаний не стареются и не умирают: попрежнему милый, добродушный Гамбринус пляшет под звон колоколов, потчуя народ своим волшебным напитком; Смерть так же, как и столетия тому назад, не отказывается распить с добряками-фламандцами боченок пенистаго пива; Нищета бродит по Фландрии в сопровождении своей собаки Фаро, и Семь Смертных Грехов мирно благодушествуют в избранной ими гостинице, и Вечный Жид все так же навещает Брюгге и пьет в кабачках пиво с его любопытными горожанами, а прославленные бургомистры и мэры благодатной Бельгии управляют своими подчиненными, придерживаясь знаменитой методы перваго бургомистра Камбрэ, предоставлявшаго каждому жить по-своему, а всему миру — по воле Господа Бога“.

Это было написано четверть века тому назад. Прошло четверть века, и бельгийская сказка не только продолжает жить в фантазии народа, но как бы воплощается в конкретные, осязаемые образы.

Старуха Нищета со своей голодной собакой Фаро, ровесница первородному греху, считающаяся безсмертной, бельгийской сказкой воплотилась сейчас в реальный, всеми видимый и ощущаемый образ, и бродит по разоренным, сожженным и разрушенным городам и селам несчастной Бельгии. И Смерть из области фантастики спустилась на землю Бельгии и превратилась из героини сказки в страшную реальность: „тотчас же Смерть принялась за свое дело и отправила на тот свет множество людей и, увидя, что ей одной никак не справиться с такой массой работы, собрала целую армию, назначила главнокомандующим доктора De profundis и при его помощи в несколько дней освободила землю от излишняго количеcтва людей“. Она не тронула только Нищеты, которая живет попрежнему. Оттого-то Нищета и существует вечно на земле.

Вообще, сказки Бельгии, созданные народной фантазией много веков тому назад, чудесным образом превращаются в двадцатом веке в роковую действительность. Как будто коллективный автор этих сказаний, народ, сочиняя их, прозревал в далекое туманное будущее и веще предугадал судьбу своей страны.

„Шагах в двадцати,— говорится в сказке об „Острой Скале“, двигался отряд воинов с каменнными лицами. Их мечи блестели на солнце; их груди были каменными, так же, как и лица. Они шли тесным строем в глубоком молчании, и земля дрожала под их тяжелыми стопами. Глядя на них, можно было бы сказать, что это двигался отряд статуй“. Разве это не живая картинка нынешней действительности? Разве эти воины с каменными лицами и тяжелыми стонами—не меткое художественное олицетворение тевтонских полчищ с каменным сердцем, разбивших храмы, разоривших фландрскую землю и обративших цветущие города ее в мерзость запустения?

В философском воззрении на правду жизни в сказках бельгийскаго народа чувствуется большой скептицизм.

Поймали бродягу на дороге и привели его в суд. Судья спрашивает обвиняемаго, как его зовут.

Исааком Лакедемом меня зовут, я родился в Іерусалиме.

„— Ваши лета? — спрашивает судья.

„— Мне за тысячу. Мне было двенадцать лет, когда родился Іисус.

„— Ваши средства к жизни?

„— У меня есть одна монета, которую я никак не могу прожить.

„— Ваши занятия?

„— Я должен вечно бродить по земле.

„— Вы и схвачены за бродяжничество. Это не занятие. Отведите его в тюрьму.

„Один из присутствовавших, „ищущий правды“ Филипп, на суде подумал:

„Бог осудил этого человека бродить по земле до Суднаго дня, а его за это сажают в тюрьму. Разве людской закон выше Божьяго? В Брюсселе нет правосудия“.

Вот, — обратился он к Вечному Жиду: — вы бродите по земле свыше тысячи лет. Встретили ли вы хотя одного справедливаго человека?

Конечно,—ответил Исаак: одного встретил, да и того люди распяли на кресте. Но и то это был не человек, а Богь“.

В конце сказки этот Филипп — искатель правды — встретился с длинным, худымь, как скелет, человеком с косой в руке. Это была Смерть. Познакомившись с нею, он нашел, что она самый справедливый человек, потому что косит с одинаковым равнодушием беднаго и богатаго. По, когда настал его черед умирать, он стал уговаривать Смерть пощадить его и даже хотел подкупить ее. Но „самый справедливый человек“—Смерть сказала ему:

Когда ты искал справедливаго человека, то никто на свете, не исключая и судьи в Брюсселе, не казался тебе без пятна на совести. А теперь, когда ты нашел того, кого искал, ты сам сбиваешь его с пути и хочешь подкупить выпивкой. Какой же ты христиаинин после этого?“

И Смерть скосила его.

Есть у бельгийцев сказка и о св. Георгии, убивающем дракона. Ежегодно на дюканах Монса происходит праздник рудокопов, называемый „турниром Дракона“. Один из рудокопов одевается рыцарем св. Георгия и убивает ужаснаго дракона, сделаннаго из прутьев ивы и из соломы. Но сейчас. в этот памятный Четырнадцатый год, все бельгийцы превратились в рыцарей св. Георгия, в целую армию св. Георгия, доблестно сражающуюся с подлейшим драконом XX века, с его многомиллионными головами. Великая борьба когда-то маленькой Бельгии! Но величие духа этих рыцарей св. Георгия превратило этого дракона в презреннейшую, хотя и ядовитую тварь, и уже эпитет „маленький“ не подходит к народу, обладающему величием героическаго духа.

В Бельгии есть деревня и сказка под названием „Белый воробей“. Бельгийский народ любит разсказывать и слушать сказку про белаго воробья. И в этой сказке сложивший ее народ проводит мысль, что мужество всегда одолевает силу, и что если Бельгия—незначительный клочок земли, тем не менее она всегда умела заставить себя уважать и бояться ее мужества. Эта народная вера в свое мужество и гордое исповедание своего достоинства ярко выразились в годину бедствий настоящей войны.

Привожу в заключение, не исчерпав и сотой доли богатой сокровищницы бельгийских сказок, еще одну прелестную сказку бельгийскаго народа, пронизанную не только красотою образов, но и светом мудрой и оригинальной философии, это—„Гостиница Семи Смертных Греховъи.

„Семь Смертных Грехов вели веселую жизнь и, попав в город Лилль, зашли в кабачок „Большая Кружка", стоявший на площади.

Будем жить общим домом, — предложила Гордость: так как вы все рождены мною и Леностью. Но нам неприлично жить в трактире.

Да это и стоило бы очень дорого,—заметила Скупость.

А деньги пришлось бы добывать трудом,—вставила Леность.

„— Отчего нам не жить здесь?—возразило Чревоугодие: —здесь толстобрюхий хозяин и двойное фландрское пиво.

Нет, лучше поселимся у беднаго мужика: он ведь всегда завистлив,—сказала 3ависть.

„Гнев предложил поселиться у воина. Леность не соглашалась, находя, что воин в мирное время встает с петухами и утомляется на ученьи, а в военное время ест и спит Бог знает как. Роскошь предложила поселиться у красивой комедиантки: она отлучена от церкви и будет для них отличной хозяйкой — она честолюбива, влюбчива, ревнива, ведет роскошную жизнь, она зла, ленива и к старости будет скупой—настоящее гнездо для всех грехов.

„Но мать Семи Грехов — Леность— и на это не согласилась; не согласился и отец их — Гордость.

„— Нам нужно поискать хозяина, который бы ничем не занимался.

„Они принялись искать такого, по не могли найти. Всякий человек чем-нибудь да занимался. Они уже хотели разойтись и попрежнему жить порознь, но вдруг Леность заявила, что нашла такого человека, который ничего не делает и которому нечем заниматься — это, толстобрюхий монах. Роскошь, Скупость и Гордост попробовали возразить, что ведь он давал обет жить в целомудрии, нищете и повиновении, и потому им у него нечего будет делать. Но Леность заявила, что именно поэтому он примет их радостно, ибо ничто так легко не нарушается у бездельников, как данный обет.

„Еще поспорили, и наконец все пошли за монахом.

„Но монах им сказал:

Я рад бы вас всех взять к себе, но могу принять только ваших родителей—Гордость и Леность; конечно, я бы охотно взял и красавицу Роскошь, но за ней ходит мой смертельный враг Дурная Слава.

Возьми их всех, — раздался голос:—а перед Дурной Славой я закрою двери, и она не войдет с ними.

„Это говорило Лицемерие—замаскированная женщина со скрещенными на груди руками.

Не бойся, отче, я отвечаю за успех. Горе тому, кто попробует сорвать с меня маску и выпрямить мои руки.

„И капуцин повел всех семерых в свой монастырь. Они и теперь там живут под охраной Лицемерия".

Не правда ли, что такую сказку, полную презрения и ненависти к тунеядству, мог создать только народ, на протяжении всей своей истории в поте лица своего трудившийся свободно, любовно и создавший множество ценностей. Этот народ превратил безплодные дюны в цветущие сады, предприняв циклопическия постройки шлюзов, на неблагоприятной почве Бельгии он выращивал великолепные плоды: села и деревни он превратил в цветущие города, выстроил заводы и фабрики и покрыл ими страну вместе с рельсовой сетью, как густой паутиной. Добродетельный, мужественный, гордый духом, физически неутомимый, народ этот, для котораго принципы чести —все и выше всего, в поте лица своего создал свое прекрасное государство и, как муравей, работал над его благолепием и благосостоянием. И вот грубый тевтонский сапог пришел и в несколько месяцев разрушил до основания этот трудовой муравейник и растоптал его своей тяжелой пятой.

Ведная, милая, славная Бельгия! Тевтон готовил тебе „рубашку смерти“,—еще одна из твоих сказок,—но если он могь разрушить плоды долгих лет твоей труженической жизни, если он мог превратить в груды развалин созданные тобой ценности, если он мог нанести смертельные раны твоим святым труженикам, замучив их голодом, убив матерей и детей и уведя мужей заложниками, то злобы и ненависти всего его народа не хватит, чтобы убить твой величавый дух, чтобы растоптать твою благоухающую душу. Ибо дух твой непобедим, и душа твоя прекрасна, как белоснежная лилия. Ибо из этой непобедимости и белоснежности создано твое геройство, поразившее мир, который с почтительным благоговением склонился перед твоим величием, перед твоей славой. И все чудесные сказки, созданные в краткия минуты отдыха и досуга твоего народа, как бы прозревавшаго, создавая их, грядущия свои судьбы, меркнут перед той сказкой действительности, которую ты так просто и так безумно-красиво разсказала нам сказочными подвигами твоей народной армии и ее верховнаго главы — героя Альберта.

И вечно будет жить эта сказка действительности и вечно будет светить миру со страниц его истории.

И да пребудет с тобой, рыцарь-народ, вечная Слава!