Вернувшийся из ада концлагерей

Окончание. Начало в № 34.

В этом трудовом лагере, где и охраны‑то было 4 или 5 престарелых полицейских, жить было можно. Иван Афанасьевич встретил потом ребят из этого лагеря, которые рассказали, что несмотря на сильные американские бомбёжки, все они выжили и были освобождены американцами. Но в конце лета шестеро друзей из лагеря бежали. Сделать это было нетрудно. Дождались выходного, и пошли. Шли на юг в Италию. Там уже высадились американцы, правда, как перейти через Альпы, не подумали. На вопрос: «Чего бежали?» — Иван Афанасьевич ответил честно: «Все бежали, и я бежал. Патриотизм, или чёрт его знает, молодость дурная». Прошли ребята километров 150‑200, питались тем, что было с собой, а также ягодами и грибами. Населённые пункты обходили, но были замечены и пойманы.

«Нас у отца было шестеро». Отец Ивана Афасьевича отбывал срок в пермских лагерях. Был расконвоирован и работал вне лагеря. «Почему не женился?» — «Так у меня же шестеро детей.Как можно…»

«Так вам было плохо в Грюнвальде?» — допытывались полицейские, когда выяснили все обстоятельства побега. «Тогда мы вас отправим туда, где вам будет лучше». Иван Евтехов не знал, что его ожидает несколько кругов ада в Дахау, Маутхаузене, Сант-Валентино и Эбензее. В Дахау ребята попали в карантинный блок, но вначале была баня. Впервые Иван увидел там кафель и никель, что его поразило. Ребятам выдали полосатые робы, пантофли — деревянные колодки‑сабо, при стрижке выбрили посреди головы полосу. Каждому присвоили номер. У Ивана был № 68628. В Дахау собирали «большую командировку» — из беглецов‑«остарбайтеров» и военнопленных для отправки в Маутхаузен. Из барака выпускали редко, поэтому об ужасах этого лагеря смерти Иван не может ничего рассказать. В блоках была идеальная чистота, ходили без обуви. Блоковые сами были заключёнными и к узникам относились неплохо.

В Маутхаузен их везли на поезде, через Зальцбург. Ехали почти сутки. Привезли ночью. Встретили эсесовцы с собаками. Гнали всю ночь. Слева увидели ревир лагеря, госпиталь, место, куда отправляли доходяг перед отправкой в крематорий. Справа стоит двухметровая стена. Баня, каждому дали по кусочку мыла. На входе в Маутхаузен слева стоял деревянный дом с женщинами-заключёнными (француженки и русские), которых немцы принудили к сексуальному обслуживанию охраны. Дальше пошли бараки — слева и справа с 1 по 13‑й. Чуть в стороне ещё бараки — с 14 по 19‑й, а за ними страшный 20 блок, из которого путь был один — в крематорий. Там были смертники — советские офицеры, лётчики, высший комсостав. В феврале 1945 года они подняли восстание, убили пантофлями надсмотрщика на вышке, захватили пулемёт. Немцы уничтожили при подавлении восстания весь блок.

На работу гоняли в каменоломню. Обессиленные люди — 1500 человек, по 3 раза в день опускались по винтовым ступеням вниз, брали камень и выносили его наверх. Если капо (привилегированный заключенный) казалось, что камень мал, то он жестоко избивал резиновой палкой заключённого. Под градом ударов можно было растеряться и взять неподъёмный вес. Каждый раз в этом страшном месте гибло несколько человек. Была там и площадка «парашютистов», откуда заключённых сбрасывали вниз. Погибших уносили в крематорий.
Каждый день лагерь выстраивали на аппельплаце. По команде все снимали головные уборы. Если они снимались не синхронно, то провинившийся блок гоняли по плацу на корточках. Падающих избивали. Вся система была направлена на подавление воли человека, его физическое истощение и смерть.

Иван был молод, до Германии занимался спортом, поэтому он только улыбался в ответ на издевательства. Но наступил момент, когда константиновский паренёк оказался на шаг от гибели. 19-й блок завшивел, причём так, что сами немцы испугались инфекции; огромные вши обсели всех, ночью их давили, заключённые вставали с окровавленными пальцами. Блок погнали на дезинфекцию. Одежда пошла в обработку, а заключённые помылись в умывалке. Затем всех выгнали голыми на улицу и минут 10 держали на 17‑градусном морозе. А после всех загнали в пустой барак и заставили сутки сидеть в позе лотоса. И тут Иван «поплыл». У него поднялась температура, он временами терял сознание. Если бы он упал, — то попал бы в ревир, откуда путь был в крематорий. Его спас майор Нагорный. Он держал его почти сутки, а потом привезли чай, 500 заключённых надышали, подняли своим теплом в бараке температуру. Ивану полегчало, молодой организм переборол болезнь.

В этом лагере Иван Евтехов подружился с замечательными людьми: полковником Этьеном (советским разведчиком Маневичем), майором Нагорным, лётчиком-истребителем Ивановым, утром 22 июня 1941 года сбившим одним из первых немецких самолётов…

Маутхаузен был штрафным лагерем — наказанием за побег. После него Иван попал в лагерь Сан-Валентино. В этом лагере, который находился в Австрии при танковом заводе, Иван находился почти год до марта 1945 года. Когда к Вене уже подходила Красная Армия, заключённых вывезли в Эбензее, его Иван Афанасьевич считает самым страшным из всех, что ему пришлось увидеть. Лагерь Эбензее находился в австрийских Альпах, на горном плато в очень красивом месте, в горной долине между двумя горами, рядом с горным озером. Но постоянно горел крематорий. Запах горелого человеческого мяса сводил заключённых с ума, от него нельзя было избавиться. Много заключённых умирало, как только набиралось 5‑6 тележек трупов, их везли в крематорий.

Туда согнали заключённых из многих лагерей. Их там было тысяч 30. Смертность была огромная. Иван заглянул в 30-й барак и увидел страшную картину. Штабеля трупов, а рядом с ними ползают полуживые люди. В горах были пробиты штольни, в них стояли станки, но в последние дни войны немцам было не до производства. 1 мая 1945 года немцы выгнали всех заключённых на аппельплац и под предлогом спасения жизней, предложили всем зайти в штольни. Но весь лагерь знал, что штольни заминированы, поэтому туда никто не пошёл. С этого момента в лагере наступило своеобразное двоевластие. Узники не подчинялись распоряжениям охраны, а она не решалась применять силу.

А потом пришли американцы. Вначале подошёл один танк, из которого вылезли… негры! Потом Иван увидел и других, среди которых ему запомнились русские эмигранты, с которыми можно было поговорить на родном языке.

Испытания закончились. Впереди у Ивана Афанасьевича Евтехова будет долгая, насыщенная событиями жизнь, но об этом нужно вести отдельный рассказ. Он плачет, когда вспоминает своих погибших симферопольских друзей: татарина Рифата, которому сделали смертельную инъекцию нацистские «врачи», многих других, сгинувших бесследно в ревире. На всю жизнь с ним осталась боль утрат. «Это нельзя забыть…» — повторяет Иван Афанасьевич.

Записал И. Бредихин, преподаватель КПЛ.