Григорий Карпович Федорченко - один из единиц живых, рожденных в 1924 году, выбитых коллективизацией, уничтоженных голодом, выкошенных немецкой оккупацией и боями на переднем фланге фронта.
Не считая вихря Второй мировой, он практически не покидает родной Червоный. Здесь, в семье крестьян, приехавших из Рай-Александровки Краснолиманского района, родился, пошел в школу и живет до сих пор. В свои 84 помнит все с малых лет и переживает, будто это было вчера. Вот в 30-х у семьи из восьми душ забирают единственную лошадь, вот школа, куда по очереди одевали ботинки, вот тяжелый детский труд, спасающий себя и семью от голодной смерти, ремесленное училище на Красном городке и, наконец, главное испытание жизни – Великая Отечественная.
Оккупация началась с окружения учащихся ремесленного, вывезенных в Алчевск и брошенных на произвол судьбы. Затем пешком на Червоный, где его встретила пустая, забитая досками хата (мама с младшими детьми убежала с коровой к родственникам в Артемовский район, папа не вернулся с рытья окопов, старшие ушли на фронт). Потом мама, папа, четверо детей собрались и держались друг за друга, чтобы выжить. Немцы были жестокие, но соблюдающие, и от других требующие выполнения правил. Корову и все, что было во дворе живое, забрали, но работу 17-летнему пареньку в литейном цехе дали, еще и марки, на которые можно было немного отовариться на базаре, платили.
Но горе шло по пятам: умирает от тифа сестра Наталья (если бы не умерла, то немцы все равно расстреляли бы за сокрытие раненного офицера вместе с Катей Куплевацкой), а потом и его самого хватают и сажают в концлагерь. Хотя Григорий Карпович и считает, что сам виноват (залез на склад и украл два ящика с посылками), но кормить семью чем-то надо было. Вначале месяц сидел в тюрьме, ежедневно получая порцию плеток, потом два месяца, в качестве наказания, провел вместе с советскими пленными и такими же, как он, «хулиганами» в концлагере на территории химзавода. Ужас от тысяч и тысяч смертей от голода, ран и болезней (жили на ядовитых отходах серного колчедана) здесь рядом – в нескольких метрах от тебя. Когда отпустили, то домой идти не было сил - приполз.
Как он спасся от арестов и облав для угона в Германию, сам не понимает. Ведь однажды уже поймали и повели в Дзержинку для отправки в Фатерланд. Но в последний момент попросился в туалет и «дал деру».
И вот, наконец, радость освобождения от фашистов 6 сентября, которую испортили отступающие фашисты, спалившие оба родительских дома.
А уже 9-го Григорий маршировал в Славянск, куда отобрали 500 донбассовцев ростом от 181 до 185, чтобы их обучить и через полгода предложить «покупателям» всех родов войск.
Он «приглянулся» артиллеристам, с которыми и прошел до конца войны - от командира орудия, до старшины батареи. Где было все: Ясско-Кишиневское окружение, где положили много своего и вражеского «мяса» (да и с пленными власовцами, особенно если это казахи, которых видно «по глазам», не церемонились – расстреливали на месте), добрые, встречающие хлебом-солью, болгары и чехи, злые, стреляющие в спину мадьяры, бои в Югославии, где день становился ночью, форсирование Дуная (скорость течения 7 метров в секунду), и, наконец, долгожданный День Победы в штраусовской Вене. Пуля, снаряд, осколки могли достать везде. Причем, не всегда от врага – при отступлении в Венгрии, например, по своим стреляли наши заградотряды.
Но, по глубокому убеждению фронтовика, от смерти его спасло благословение матери, которая шла провожать его аж до Софиевки, что под Славянском. Шла и молила, чтобы он вернулся живым. И, что немаловажно, уберегли Григория от смерти умные командиры подразделений, в которых он воевал. Они не бросали его на верную смерть, как это было в начале войны и в той же самой ясско-кишеневской мясорубке.
После войны Г.Федорченко по состоянию здоровья не смог реализовать свою мечту и стать офицером, и осенью 1946 года приехал на родину в Константиновку. Печально было смотреть на разрушенные заводы и дома, но, по мнению Григория Карповича, тогда все поднималось и строилось, а вот нынешняя разруха заводов удручает своим унынием и безысходностью.
В том же 1946 году встретил и свою вторую половину – Валентину Йосифовну, с которой подняли на ноги сына и дочь (оба врачи высокой квалификации) и уже 61 год поддерживают друг друга в горе и радости.
Григория Федорченко помнят и вспоминают с теплом работники завода им. Фрунзе, химзавода и «Автостекло», на которых он работал заведующим цеховых и заводских столовых, а также когда возглавлял городской Плодовощторг, рестораны «Садко», «Дружба». По его мнению, главное в жизни – доброе и человеческое отношение к людям. Тогда ваша жизнь будет нужной, а значит, интересной.
Не считая вихря Второй мировой, он практически не покидает родной Червоный. Здесь, в семье крестьян, приехавших из Рай-Александровки Краснолиманского района, родился, пошел в школу и живет до сих пор. В свои 84 помнит все с малых лет и переживает, будто это было вчера. Вот в 30-х у семьи из восьми душ забирают единственную лошадь, вот школа, куда по очереди одевали ботинки, вот тяжелый детский труд, спасающий себя и семью от голодной смерти, ремесленное училище на Красном городке и, наконец, главное испытание жизни – Великая Отечественная.
Оккупация началась с окружения учащихся ремесленного, вывезенных в Алчевск и брошенных на произвол судьбы. Затем пешком на Червоный, где его встретила пустая, забитая досками хата (мама с младшими детьми убежала с коровой к родственникам в Артемовский район, папа не вернулся с рытья окопов, старшие ушли на фронт). Потом мама, папа, четверо детей собрались и держались друг за друга, чтобы выжить. Немцы были жестокие, но соблюдающие, и от других требующие выполнения правил. Корову и все, что было во дворе живое, забрали, но работу 17-летнему пареньку в литейном цехе дали, еще и марки, на которые можно было немного отовариться на базаре, платили.
Но горе шло по пятам: умирает от тифа сестра Наталья (если бы не умерла, то немцы все равно расстреляли бы за сокрытие раненного офицера вместе с Катей Куплевацкой), а потом и его самого хватают и сажают в концлагерь. Хотя Григорий Карпович и считает, что сам виноват (залез на склад и украл два ящика с посылками), но кормить семью чем-то надо было. Вначале месяц сидел в тюрьме, ежедневно получая порцию плеток, потом два месяца, в качестве наказания, провел вместе с советскими пленными и такими же, как он, «хулиганами» в концлагере на территории химзавода. Ужас от тысяч и тысяч смертей от голода, ран и болезней (жили на ядовитых отходах серного колчедана) здесь рядом – в нескольких метрах от тебя. Когда отпустили, то домой идти не было сил - приполз.
Как он спасся от арестов и облав для угона в Германию, сам не понимает. Ведь однажды уже поймали и повели в Дзержинку для отправки в Фатерланд. Но в последний момент попросился в туалет и «дал деру».
И вот, наконец, радость освобождения от фашистов 6 сентября, которую испортили отступающие фашисты, спалившие оба родительских дома.
А уже 9-го Григорий маршировал в Славянск, куда отобрали 500 донбассовцев ростом от 181 до 185, чтобы их обучить и через полгода предложить «покупателям» всех родов войск.
Он «приглянулся» артиллеристам, с которыми и прошел до конца войны - от командира орудия, до старшины батареи. Где было все: Ясско-Кишиневское окружение, где положили много своего и вражеского «мяса» (да и с пленными власовцами, особенно если это казахи, которых видно «по глазам», не церемонились – расстреливали на месте), добрые, встречающие хлебом-солью, болгары и чехи, злые, стреляющие в спину мадьяры, бои в Югославии, где день становился ночью, форсирование Дуная (скорость течения 7 метров в секунду), и, наконец, долгожданный День Победы в штраусовской Вене. Пуля, снаряд, осколки могли достать везде. Причем, не всегда от врага – при отступлении в Венгрии, например, по своим стреляли наши заградотряды.
Но, по глубокому убеждению фронтовика, от смерти его спасло благословение матери, которая шла провожать его аж до Софиевки, что под Славянском. Шла и молила, чтобы он вернулся живым. И, что немаловажно, уберегли Григория от смерти умные командиры подразделений, в которых он воевал. Они не бросали его на верную смерть, как это было в начале войны и в той же самой ясско-кишеневской мясорубке.
После войны Г.Федорченко по состоянию здоровья не смог реализовать свою мечту и стать офицером, и осенью 1946 года приехал на родину в Константиновку. Печально было смотреть на разрушенные заводы и дома, но, по мнению Григория Карповича, тогда все поднималось и строилось, а вот нынешняя разруха заводов удручает своим унынием и безысходностью.
В том же 1946 году встретил и свою вторую половину – Валентину Йосифовну, с которой подняли на ноги сына и дочь (оба врачи высокой квалификации) и уже 61 год поддерживают друг друга в горе и радости.
Григория Федорченко помнят и вспоминают с теплом работники завода им. Фрунзе, химзавода и «Автостекло», на которых он работал заведующим цеховых и заводских столовых, а также когда возглавлял городской Плодовощторг, рестораны «Садко», «Дружба». По его мнению, главное в жизни – доброе и человеческое отношение к людям. Тогда ваша жизнь будет нужной, а значит, интересной.
Владимир Березин.
