Продолжение. Начало в №№ 13 - 20.
Глава 7.
Опять в механическом цеху (20 .06 -20.07.1945)
После того как мы, четверо депортированных и русский руководитель группы, закончили ремонтные работы на кирпичной фабрике, нас отправили на завод «Фрунзе». Мы должны были заняться ремонтом огромного башенного крана. Снова и снова приходилось убеждаться в неточности технических чертежей. У меня лично опыт был маленький в то время, но Бурцев, наш русский руководитель группы, ругался снова и снова, могло быть, что он и сам не мог правильно читать чертежи.
Как слесари, мы могли здесь зарабатывать до 250–300 рублей (чистыми), а работали только световой день.
Мы узнали, что в доме культуры (называли его там клуб) стоит пианино. Я сделал все, чтобы поиграть хоть однажды, я дома несколько лет учился игре на пианино. Скоро мне удалось получить разрешение, ко мне была приставлена молодая еврейка, ответственная за комнату, в которой стояло пианино. Она открывала для меня комнату. Я мог играть, и использовал для этого любую возможность. Я играл разные пьесы, например, Шумана, Райнгольда. Особенно много произведений именно этих композиторов остались в моей памяти.
Однажды мы с ректором Шнайдером попробовали музицировать - он на скрипке, я на аккордеоне. К сожалению, мы не имели успеха, в ином случае, мое свободное время можно было бы по-другому проводить.
В это время в лагере распространилась страшная кожная болезнь (авитаминоз), называли мы ее чесотка. Через какое-то время и я заболел. Нас, чесоточных, поселили отдельно из-за нехватки места в подвале, мы должны были смазывать тело мазью, еженедельно, дважды принимали ванну, но с болезнью никак не могли справиться, и нам был поставлен смертельный диагноз.
Только в Германии особый врач по кожным болезням (дерматолог) смог справиться с этой болезнью, обостряющей под воздействием солнечных лучей, и только здесь врачу удалось погасить мою болезнь.
Однажды пришел ко мне во время работы русский «хлопец», явно – еврей, показал мне, сияя от радости, мою фотографию и спросил меня: я ли это? Само собой разумеется, я узнал тотчас фото и догадался, что случилось. Я спросил его, откуда у него моя фотография. Он, ничего не подозревая, назвал имя похитителя - Клуша, румына, который прибыл с нами из-за девушки, надеясь, что ему удастся до русской границы спрыгнуть с поезда вместе с ней. Я демаскировал его полностью, отнял у него мой бумажник, который он опустошил до появления передо мною, у него была единственная 100-рублевая купюра, остальное все исчезло. Спортивные мои документы он из-за нехватки бумаги использовал для папирос, а многие фото из дома просто выбросил в реку. Да, но как он добыл мое портмоне? После построения всегда нужно было хорошо следить за вещами. Потому я прятал по ночам ценное под матрац. Оттуда, значит, пока я спал, ничего не слыша, он его сумел украсть.
Я сообщил о деле господину инженеру Мончу, нашему старшему по комнате, потом – начальнику цеха, тот сразу позвонил в лагерь, чтобы с русскими офицерами объясниться.
Дело получило огласку, вора предупредили, ему пригрозили: если он еще раз украдет, будет отправлен в Сибирь.
После трижды повторенного «классового воспитания» (с покрывалом на голове), в этом вопросе установилась «тишина» ...
Глава 7.
Опять в механическом цеху (20 .06 -20.07.1945)
После того как мы, четверо депортированных и русский руководитель группы, закончили ремонтные работы на кирпичной фабрике, нас отправили на завод «Фрунзе». Мы должны были заняться ремонтом огромного башенного крана. Снова и снова приходилось убеждаться в неточности технических чертежей. У меня лично опыт был маленький в то время, но Бурцев, наш русский руководитель группы, ругался снова и снова, могло быть, что он и сам не мог правильно читать чертежи.
Одно из захоронений интернированных немцев в Донбассе с 1945-1949 гг.
Как слесари, мы могли здесь зарабатывать до 250–300 рублей (чистыми), а работали только световой день.
Мы узнали, что в доме культуры (называли его там клуб) стоит пианино. Я сделал все, чтобы поиграть хоть однажды, я дома несколько лет учился игре на пианино. Скоро мне удалось получить разрешение, ко мне была приставлена молодая еврейка, ответственная за комнату, в которой стояло пианино. Она открывала для меня комнату. Я мог играть, и использовал для этого любую возможность. Я играл разные пьесы, например, Шумана, Райнгольда. Особенно много произведений именно этих композиторов остались в моей памяти.
Однажды мы с ректором Шнайдером попробовали музицировать - он на скрипке, я на аккордеоне. К сожалению, мы не имели успеха, в ином случае, мое свободное время можно было бы по-другому проводить.
В это время в лагере распространилась страшная кожная болезнь (авитаминоз), называли мы ее чесотка. Через какое-то время и я заболел. Нас, чесоточных, поселили отдельно из-за нехватки места в подвале, мы должны были смазывать тело мазью, еженедельно, дважды принимали ванну, но с болезнью никак не могли справиться, и нам был поставлен смертельный диагноз.
Только в Германии особый врач по кожным болезням (дерматолог) смог справиться с этой болезнью, обостряющей под воздействием солнечных лучей, и только здесь врачу удалось погасить мою болезнь.
Однажды пришел ко мне во время работы русский «хлопец», явно – еврей, показал мне, сияя от радости, мою фотографию и спросил меня: я ли это? Само собой разумеется, я узнал тотчас фото и догадался, что случилось. Я спросил его, откуда у него моя фотография. Он, ничего не подозревая, назвал имя похитителя - Клуша, румына, который прибыл с нами из-за девушки, надеясь, что ему удастся до русской границы спрыгнуть с поезда вместе с ней. Я демаскировал его полностью, отнял у него мой бумажник, который он опустошил до появления передо мною, у него была единственная 100-рублевая купюра, остальное все исчезло. Спортивные мои документы он из-за нехватки бумаги использовал для папирос, а многие фото из дома просто выбросил в реку. Да, но как он добыл мое портмоне? После построения всегда нужно было хорошо следить за вещами. Потому я прятал по ночам ценное под матрац. Оттуда, значит, пока я спал, ничего не слыша, он его сумел украсть.
Я сообщил о деле господину инженеру Мончу, нашему старшему по комнате, потом – начальнику цеха, тот сразу позвонил в лагерь, чтобы с русскими офицерами объясниться.
Дело получило огласку, вора предупредили, ему пригрозили: если он еще раз украдет, будет отправлен в Сибирь.
После трижды повторенного «классового воспитания» (с покрывалом на голове), в этом вопросе установилась «тишина» ...
Герхард Серватиус.
Перевод С.Турчиной.
Продолжение следует.
Перевод С.Турчиной.
Продолжение следует.
